Черная ласточка

 Это было давным-давно, в середине 1980-х. Я тогда жил в Григоровке, селе на берегах Днепра, и работал там на пристани. Однажды на дорогах странствий я познакомился с геологом по имени Иван. По виду он был старше меня лет на десять. Потом мы ещё несколько раз встречались в разных далёких урочищах, где я людей вообще никогда не видел. Между нами возникла некая симпатия. Дружбой это не назовёшь – ведь дружба предполагает сложные, многогранны отношения. А это была именно симпатия, ощущение родства душ. Я был «бродягой дхармы» – свободным странником на дорогах действительности, ему тоже явно нравились путешествия по горам и ярам в одиночестве. Пару раз он ночевал на пристани в те сутки, когда я дежурил, и несколько раз мы с ним вместе ходили в далёкие походы – в бучацкие горы и ещё куда-то в яры возле Малого Букрина.

 Однажды теплой августовской ночью 1986 года мы заночевали на песчаной вершине высокой горы над Григоровкой. В те далёкие годы сосны, посаженные лесниками в 1970-е, ещё были совсем низкие, и ничего не закрывало бескрайние горизонты, раскинувшиеся перед нами. Вдали мерцал огнями город Канев. Светилась какая-то лампочка в Бучаке, наверное, на пристани у дядька Петра, и совсем далёкие огоньки виднелись в сёлах на левом берегу.

 Мы сделали небольшой костер между камней и заварили в котелке чай. К нему был хлеб и печенье из старого григоровского магазина. Что ещё надо, когда ты молод, а душа очарована волшебностью мира и раскрывающейся каждый день бесконечной далью– горизонтов, непройденных дорог, высоких небес… Да и далью самой жизни – непрожитой ещё жизни, бывшей впереди.

 Выпив крепкого чаю, поднимающего и без того хорошее настроение, мы долго и доверительно разговаривали – в основном о путешествиях по дорогам приднепровских гор. Иван рассказывал о своей студенческой молодости в Каневском заповеднике, где он впервые прикоснулся к таинственному миру гор и яров, с тех пор очаровавшему его на долгие годы.

 Еще рассказывал о своей подруге тех лет, которую он называл Черной Ласточкой. История про девушку с таким именем есть в воспоминаниях Александра Вертинского, которые они читали вдвоем тогда. Поэтому он и темноволосую Веронику назвал «черной ласточкой» – ей понравилось. Они вместе ходили по каневским горам и дорогам какого-то оставшегося в далёком прошлом лета. А когда студенческая практика закончилась, они не вернулись в город, а отправились с палаткой в Трахтемиров, недавно выселенный и безлюдный, где на берегу возле горы Довгий Шпиль провели почти месяц. Я знал это место и не раз бывал там, ходили мы туда и с Иваном – много белого песка, осыпающегося с крутого обрыва, и глубокая чистая река.

 Я не спрашивал, остались ли они потом вместе, и как сложилась судьба Чёрной Ласточки – может она стала его женой. А может, и нет. Мой собеседник сам этого не рассказывал, а я не стал проявлять назойливость.

 Тот наш ночной разговор у костра на горе был таким задушевным, как будто мы знали друг друга уже много лет и прошли вместе много дорог. Я тогда совершенно не думал о том, встречу ли ещё Ивана, станем ли мы друзьями. или судьба разведет нас по разные стороны горизонта – в тот вечер у костра это не имело никакого значения. Однако больше я Ивана не видел. Мобильных телефонов, электронной почты и тем более социальных сетей тогда не было,  и мы просто расстались на следующий день со словами «До встречи». Он уехал в город, а я пошел в Бучак, на Бабину гору. Потом лето закончилось, а в следующем году я уже не работал в Григоровке – жизнь повела меня в другом направлении. Может Иван и приезжал на ту пристань, но я об этом ничего не знал. На дорогах странствий я его тоже как-то не встречал.

 Наш костёр на горе догорал, мерцали в нем гаснущие красные угли, а над головой переливались бесчисленные яркие звёзды – такие яркие, какими они бывают только в августе. Или зимой. Жизнь в то мгновение казалась мне бесконечной дорогой, где все слилось воедино – и я, и эта гора над Днепром, и Каневский заповедник, и геолог Иван, и Чёрная Ласточка…