Дорогами прошлого (2017)

Алекс Родин 

Дорогами прошлого

2017

В зеленій діброві
Зачарований мандрівник
Дорогами прошлого
Тридцать лет спустя 
Высота
Заруб
Євангеліє від ластівки
«Мрія живе всередині вас» 
Среди белых стен
Пангея
Свет рая
Sanctuary
Гора Виха
Алмаз
Дорога длиною в жизнь 
Волшебный горизонт
Где мой дом?
В мире голубых гор 
Под цыганской звездой кочевой 
Колесо
Дар 
И позвал их горизонт

В зеленій діброві 

Возле дороги, по которой мы ездим из города в наш сельский дом среди гор и лесов, есть небольшая дубовая роща. Это даже не роща, а лесополоса, посаженная когда-то вдоль поля. Она в стороне от сёл и когда останавливаешься в этой «зеленій діброві», как говорят в наших краях, то вокруг только поля, далёкие горизонты и пустая дорога. Здесь, в этой дубраве, начинается подключение к волшебной стране – фантастическому миру мечты и мифа.

Летом, когда дубы зелёные, под ними глубокая тень и прохлада даже в самый жаркий день. Там много поющих птиц и всегда есть хотя бы небольшой ветер. Трудно назвать это лесом, но когда заходишь в эту «зелену діброву», то ощущается связь со всеми лесами – и Голосеевским лесом в Киеве, и лесами вокруг нашего села.

В этом году весна была ранняя, но холодная. Когда мы в середине мая подъехали к роще, дубы ещё стояли без листьев, и только на некоторых были маленькие желто-зелёные цветы, похожие на сережки. Как будто сейчас была середина апреля, а не мая. Под деревьями было много прошлогодних листьев и сухой травы, а холодный северный ветер только усиливал впечатление, что продолжается «мистическая весна» с её голой землей и ярким светом.

Где-то на западе, за полями виднелись далёкие голубые холмы возле Мироновки, а на востоке, за долинами и лесами, на горизонте синели Бучацкие горы. Там когда-то был солнечный рай нашей молодости, и хотя с тех пор прошло почти тридцать лет, мысли об этом грели душу.

Конечно, прошлое – это всего лишь прошлое. Давно минувшее, прошедшее и оставшееся позади. И понятно, что жизнь продолжается в настоящем, а не в памяти. Но иногда хочется пройтись дорогами прошлого, чтобы прикоснуться к линиями жизни той давно минувшей эпохи, когда мы были молоды и полны веры в свою счастливую звезду.

А если прикоснуться к этим струнам души, они снова зазвучат и станут песней… Вечной песней о жизни на дорогах действительности, песней о моём пути и судьбе.

Судьбе созерцателя дали.

Зачарований мандрівник 

Одно их первых и самых ярких лет странствий своей метафизической юности я провел в одном маленьком приднепровском селе «в приймах» у деда Ивана и бабы Одарки. В те годы мне нравилась идея уехать из города на всё лето и где-то странствовать – где получится и как получится. Это так свойственно юности – особенно если эта юность «метафизическая» и окрашена поисками не только любовных приключений, но и внутренних смыслов.

В селе я помогал деду и бабе по хозяйству, а они мне разрешили поставить палатку в саду под яблоней. Когда были дожди, я спал на чердаке в сарае, где был запас сена для коз. Иногда помогать старикам по хозяйству нужно было больше – пилить и колоть дрова, носить воду, косить сено, – а иногда меньше. Но свободного времени у меня всегда хватало, чтобы бродить по окрестностям, по полевым дорогам, лесам, горам и долинам. Большую часть времени я проводил на берегах Днепра – солнце, песок, вода… Одним словом, лето.

В середине августа, «на первого Спаса», как говорили люди в селе, погода начала портится. Были все признаки, что приближается похолодание, и лето заканчивается. Как-то естественно у меня возникла мысль, что пора уезжать в город.

Последний день моего лета я провел на берегу – песок был ещё теплый, и так приятно обволакивал тело. Лежа у воды, я окинул взором горизонты, очертания гор и долин – волшебный мир, открывшийся мне… Мир, в котором я странствовал по дорогам действительности, наслаждаясь своей свободой.

«Зачарований мандрівник», как сказал один из поэтов… свободный от всего, и прежде всего – от самого себя. Куда поведет мня дальше эта внутренняя свобода? Кто знает… Может, в Индию, или на кочевые дороги Юго-Восточной Азии, а может – в глубину своей души. Ведь впереди ещё вся жизнь.

Сложив в рюкзак немного яблок и груш – «гостинці» от бабы Одарки, и баночку липового меда от деда Ивана, а также свои немногочисленные вещи, записные книжки и несколько маленьких серых и желтых окатанных водой камешков со своего пляжа, я пообещал деду и бабе обязательно вернутся «колись восени». Утром я ушел по полевой дороге в соседнее село, а оттуда на попутной машине доехал до Канева, где сел на киевский автобус.

С сердцем, наполненным впечатлениям ещё одного лета свободы, я возвращался в город, к своим друзьям и подругам, к своим книгам, дневникам и музыке. И было на душе так легко и светло, ясно и просто – ведь я вольный странник. «Зачарований мандрiвник» на дорогах действительности. Хотелось верить, что это настроение, это чувство свободы и лёгкости сохранится в городской жизни, а дела повседневности не поглотят его бесследно.

«Может быть, это и есть он – таинственный внутренний центр, внутренний первоисточник всего» – думал я, сидя в каневском автобусе. «Тогда это редкая находка. Внутренний центр, светлое и чистое ядро в центре души, в глубине сердца позволит начать новую жизнь, отбросить все ненужное, и вокруг внутреннего ядра создать новый жизненным мир из ясных и простых вещей. И будет в нем всё легко и просто – все на свете двери будут легко открываться, а все пути и линии жизни будут так же легко начинаться, уводя далеко-далеко – за самый горизонт.

А может быть ещё дальше – в запредельное.
Ведь я – «зачарований мандрівник» на дорогах действительности.

Дорогами прошлого

В один из дней в середине мая мы с Тиной отправились на Зарубину гору – одно из важнейших наших мест на дорогах прошлого. Там легче всего было прикоснуться к линиям жизни тех давних лет – прикоснуться к этим вечно звучащим струнам души. Чтобы они снова стали песней – о молодости, о жизни, о судьбе и о поисках запредельного.

В тот день был яркий свет и ветер – всё, как положено. Синева небес сверкала, и снова на полевой дороге было две тени – мужчины и женщины, идущих в неведомое.

Через час мы уже были на горе – небольшом кусочке песчаного склона с несколькими большими камнями. Немного осталось от той, старой Зарубиной горы – всё заросло кустами и деревьями. Но вокруг нас были и глыбы зернистого «трахтемировского» песчаника, и осыпающиеся пески – золотисто-рыжие и зелёные. Под горой на берег с шумом накатывались волны, а над песчаным склоном поднимались сосны на фоне синего неба…

Сколько лет небо над Зарубиной горой звало нас в далёкий путь, и мы шли за этим зовом, доверившись ему и ни на миг не сомневаясь – ведь мы были тогда молоды, и сомнения были нам не свойственны. Потому мы шли к пределам известного и даже дальше, не боясь погрузиться в непостижимое.

Волшебная земля, пронизанная силой и волшебством…

Даже не верится, что всё это было с нами.

Тридцать лет спустя 

Когда-то, лет тридцать назад, я написал рассказ о «солнечной дороге», и о чувстве бесконечной дали, посетившем меня на каменистом мысу возле давно не существующего села Зарубинцы. Мыс напротив Переяслава сильно выступает на северо-восток, и Днепр поворачивает свое течение направо. До этого мыса дали видны только на севере и западе, в стороне Киева, а южный горизонт скрыт за горами. Но если обогнуть мыс, открывается грандиозный вид в сторону Канева, а гряды синеющих гор волнами уходят на юго-восток. Это там передо мной открылся когда-то путь в Волшебную страну – в фантастический мир мечты и мифа.

Тридцать лет спустя я снова оказался на этом месте. Многое там изменилось, все заросло кустами и деревьями. Небольшой пляж под обрывом исчез бесследно, но огромный камень, выступающий в воду, остался на месте, и только наползавшие на берег зимние льды развернули его.

Но главное, что осталось там – бесконечные дали и зовущие горизонты.

И что из того, что нет уже моего пляжа и поросли кустами песчаные склоны – всё это второстепенное по сравнению с открывающимся с мыса видом на голубые горы, озаренные ярким утренним солнцем под сияющими синими небесами, с которых сегодня особенно щедро нисходил сверкающий свет, делая все четким, ясным и понятным. В мире перед глазами, в душе, в линиях жизни и судьбы.

«Поистине – написал я когда-то в дневниках метафизической юности, – Солнечная Дорога открывается не каждому, но когда её находишь, она осознается со всей очевидностью».

Изменилось ли что-то с тех пор? Для Солнечной Дороги – ничего не изменилось, она всё та же. Для меня – тело стало на тридцать лет старше, голова побелела, душа стала мудрее.

Хотя, по сути, и для меня ничего не изменилось. Я все такой же «зачарований мандрівник», идущий в поисках своего внутреннего рая по Солнечной Дороге к далеким голубым горам.

Высота

На северном краю наших гор, где они обрываются над Днепром напротив Переяслава, есть вершина, которую называют просто «Высота». Не знаю, кто придумал это название, но оно прижилось. Во-первых, потому что это действительно безымянная «высота 222». А во-вторых, потому что с этой вершины так далеко видно на все стороны света, что она кажется самой высокой точкой. На самом деле в наших краях есть горы и повыше, но в большинстве случаев сегодня с них уже нет вида – его закрывают выросшие за последние десятилетия деревья.

Сейчас «Высота» и её окрестности – места людные, там почти каждый день можно встретить туристов, а тропинки хорошо натоптаны. А раньше было иначе, и люди здесь бывали нечасто. На полях вокруг «Высоты» росла пшеница, весной их пахали и сеяли, в августе убирали урожай. На этом активность колхоза в селе Григоровка заканчивалась, и в остальное время, с весны по осень, там можно было встретить только пастухов, перегонявших скот с одного холма на другой. Скот вытаптывал заросли, и везде по склонам гор легко можно было пройти, в том числе и по территории бывшего когда-то неподалёку села Монастырок. Туристов тогда здесь практически не было, изредка можно было встретить геологов – Алексея Иванникова, Ивана Никитина, Ивана Соколова и ещё одного молодого бородатого геолога из Черкасс, имени которого я не запомнил. Каждая такая встреча была редкостью, и становилась поводом для разговора и знакомства.

Это были легендарные времена, оставшиеся в далёком прошлом и настолько ушедшие назад во времени, в глубины памяти, что они стали уже почти что мифом.

Я попал туда впервые в начале 1980-х, очарованный статьей М. К. Каргера «Развалины Зарубского монастыря», опубликованной в 1950 году в журнале «Советская археология». История поисков остатков монастыря может и любопытна, но не настолько, чтобы её сейчас пересказывать, так же как подробности моего знакомства с археологом Евгением Максимовым.

А «Высота» и стоявший на ней стальной топографический маяк на трех ногах тогда произвели на меня сильное впечатление – было в этом что-то космическое. Небеса, дали, ветры, облака, днем солнце, ночью яркие звезды и Млечный путь над маяком… Я тогда был молод и романтически настроен (что для молодости дело обычное), и таинственная гора с маяком, стоявшая в центре безлюдной и непознанной волшебной страны, поражала воображение. Дед Гриша из Трахтемирова, рассказавший мне о названиях здешних гор, называл эту вершину «Монастирські могилки», но это название (сейчас уже мало кому известное, как и название соседней горы «Микитин Шпиль») в моей внутренней мифологии и мистической топографии не прижилось.

Однажды в те давние времена, в начале 1980-х, мы со Шкипером нашли недалеко от маяка на краю поля большой камень с причудливыми наплывами на поверхности – такие камни часто встречаются в здешних горах. Собравшись с силами, мы вдвоём перекатили камень и положили прямо под маяком, чтобы можно было сидеть в центре трехгранной пирамиды. Тридцать пять лет спустя, когда после долгого перерыва Шкипер снова появился в этих краях, мы с ним вспомнили эту историю и говорили о том, что приходящим из Трахтемирова туристам наверное рассказывают, что этот камень на горе в незапамятные времена положили великие маги древности, бросившие вызов смерти. «В каком-то смысле так оно и есть» – сказал на это с улыбкой Шкипер.

Заруб

Заруб – хорошая видимая с «Высоты» гора с древним городищем, где сейчас стоит над обрывом деревянный крест. Когда-то там были археологические раскопки, где я несколько лет работал в экспедиции доктора Максимова, в свободное время путешествуя по окрестностям. Так и хотела рука написать банальные слова «и это запомнилось мне на всю жизнь», но не написала, потому что это неправда. Раскопки, тяжелый труд лопатой на жаре, шумная компания археологов, знакомые девушки-студентки – всё это с течением лет сильно позабылось. А в памяти осталось совсем другое.

На том месте, где был лагерь археологов (оно быстро заросло травой и кустами после последней экспедиции 1985 года) я потом часто бывал и ставил там палатку. Место это было хорошо мне знакомое, комфортное и обжитое – как собственный сад. А в те годы у меня не было своего дома и сада – трахтемировская хата уже не существовала, а другие дома пока ещё не появились. Недалеко от палатки среди двух диких груш я вешал гамак, где подолгу лежал в жаркое время дня, или сидел в тени под кустом боярышника, растущим над обрывом.

Многие мечты и настроения молодости были связаны с этим местом – именно сюда улетали мои мысли, когда я зимой сидел в библиотеке и читал в книгах по геологии о древнем океане Тетис и праконтиненте Пангея. Это и запомнилось больше всего.

И вот сейчас, тридцать пять лет спустя, я снова оказался на этом месте в прохладный и ветреный день мая 2017 года. Где-то за рекой в Переяславе шли дожди, но здесь светило солнце. А над горами за яром плыл в небе с запада на восток древний, вечный узор серебристых облаков. И две птицы кругами парили над яром – ястребы, или, как говорят в народе – «кобцы». Они так медленно и неспешно кружили в небесах, что и само время, казалось, начало разматываться назад, к самому началу моего пути в этих краях. Впрочем, всё это было уже так давно, в такие далёкие легендарные времена, что стало мифом – одним из тех мифов, из которых воображением выткан целый мир.

Потом птицы скрылись за горой, и вместе с ними ушли и мысли о давно минувшем. В прошлом остались молодость и прожитые годы – их точно не вернешь. А всё остальное в настоящем – здесь и сейчас.

И мне хорошо было здесь в это мгновение настоящего – хорошо было сидеть в тени и прохладе среди пахнущих летом трав, хорошо было пить холодную воду из термоса и есть свежий ржищевский хлеб… Слушать пение птиц, звук летящего вдали самолета и тишину… смотреть как ползёт по травинке муравей, и как полевой воробей копошится в ветвях боярышника.

Все это успокаивало душу, принося в неё ясность – ясность понимания, ясность цели. Ту ясность, для которой и мысли уже не нужны. И они легко уходили из ясного небосвода души, как облака улетали за гору.

Что уж там думать… всё давно много раз продумано и передумано. Осталась только эта ясностью в которой хочется жить – легко и просто. Столько, сколько ещё отпущено судьбой.

И вспомнились мне слова из сборника стихов, стоявшего когда-то на полке в трахтемировской хате.

«Ще днів моїх багато за горою,
За зорями в небесній глибині.
Все, що було, згубилось уві сні,
Лиш те, що буде, володіє мною».

Євангеліє від ластівки

Пока я сидел в Зарубе на склоне горы над яром, мне вспомнились ещё и такие стихи из лета 1982 года:

«Благословляю сонячним сходом
гори і прірви, хащі і води
кожне зусилля, дихання кожне
чортове зілля й зіллячко боже.
Благословляю світу красу я,
землю свою, що круг сонця вальсує.
Небо і птицю. Дощ над полями.
Хліб і криницю благословляю.
Дикого терну гостру упертість
Доброго зерна смертну безсмертність...»

Я уже когда-то приводил эти слова Ирины Жиленко в своей книге «В поисках ветра силы», но решил повторить их ещё раз, тем более что эти стихи не очень представлены в Интернете. Так что можно снова написать их – взором на небесах, – чтобы оставить в вечности.

С самой Ириной Жиленко у меня не связано ничего – я не был с ней знаком, и кроме того, что запомнил это стихотворение из того давнего лета, всю жизнь о ней ничего не знал. Когда-то давно в трахтемировской хате на полке стоял сборник стихов украинских поэтов со штампом «Бібліотека села Пшеничники». Там я прочёл эти стихи, и они врезались в память на долгие годы. На обложке книги был простой рисунок в лаконичном стиле – поля, горы и реки, над ними небо с облаками, справа из них шел дождь, слева светило солнце. Под этим небом по дороге шла девушка с букетом цветов, и над головой у неё была радуга. Так мне и запомнилась эта книга, название которой я не знаю. Книга не сохранилась, как не сохранилась хата в Трахтемирове – всё это ушло в даль давно минувших лет.

Написав эти слова, я решил порыться в Интернете и поинтересоваться, кто же такая Ирина Жиленко, и как она жила. Оказалось, что её уже нет – она родилась в 1941 и умерла в 2013 году. Стихов ее на разных сайтах нашлось немного, а книги на бумаге, изданные за годы её жизни, стоят где-то на полках в библиотеках, куда я давно уже не ходу. А несколько лет назад был издан полный сборник её поэзии с впечатлившим меня названием «Євангеліє від ластівки».

Когда-то в начале 1970-х годов они с мужем, писателем Владимиром Дроздом, купили хату в селе Халепье на берегу Днепра. Я часто проезжаю через это село на машине, там есть красивые холмы и долины, и много новых домов с высокими заборами. А тогда, в 1970-е, когда по Днепру ещё ходили пароходы (а в Халепье была пристань), наверное это было совсем тихое глухое село с курами и коровами. Такое, какими я застал в начале 1980-х Григоровку и Бучак. Во всяком случае, так угадывается мне это село сквозь строки стихов.

«В затінку чуда, в світлі надії
так і живемо. Веснам радієм.
Рано встаємо — будні чи свята.
В сінях у нас завелись ластів’ята.
(…)

Сонях старенький смутно згорбатів.
Будем на осінь добрі й багаті.
Витопим грубку. Книги розкриєм.
В затінку чуда, в світлі надії».

В таком глухом селе, да еще в те далёкие годы, когда эти сёла меньше были затронуты влиянием цивилизации, легко было почувствовать себя в маленьком солнечном раю, «в затінку чуда» – почувствовать волшебность мира. А ещё – близость небес, его облаков, ветров и горизонтов… близость мира природы с его травами, цветами, садами.

Легко было почувствовать, что говорит небо, без слов и без имён вкладывая в душу свое послание и песни – «Евангеліє від ластівки».

«Мрія живе всередині нас» 

А потом я пошел обратно и, поднявшись на Высоту, сел на камне как раз под трехногим топографическим маяком, чтобы делать то, чем я занимался всю свою жизнь – созерцать дали на юго-востоке. Слева от меня за Днепром было хорошо видно старинный городок Переяслав, но он меня не интересовал. Впереди, на востоке, взору открывались горизонты, песчаные берега на той стороне реки, какие-то леса, а за ними – совсем далёкие холмы и перелески. А над всем этим было бескрайнее небо, вечно успокаивающее мою душу, и горы облаков, серых и белых, громоздились над горизонтами. Облака эти не были грозовыми или дождевыми, и не было в них ничего тревожного – просто облака, заполнившие собой небо.

А справа, на юге, в промежутке между деревьями было видно ещё дальше. На левом берегу синел мыс Михайловой горы в Прохоровке – я знал, что до него отсюда 35 километров. А на правом берегу угадывались едва различимые холмы Мошногорья. До них было 60 километров, но иногда в прозрачные дни их можно было увидеть отсюда. Когда-то давным-давно я бывал там. И хотя Мошенские горы были не такие высокие и живописные, как здешние холмы, почему-то их вид всю жизнь завораживал меня. Память о моих путешествиях в Будище, Ирдынь и Млиев почти стёрлась – слишком много лет прошло, – и у фантазии была возможность рисовать в воображении смутные и неотчётливые картины…

Образ ещё одних голубых гор, непознанных и непройденных… В них возможна новая жизнь, неведомая и непрожитая, и совсем другая судьба… Трудно что-то ещё сказать внятно об этих фантазиях, но сама мысль о новой жизни и новых возможностях очаровывала сердце и опьяняла душу, заставляя долго сидеть на камне, глядя на едва различимые горы на юге. Туда, в том направлении от маяка вела тропинка, по которой я пришел на Высоту, и по которой я сейчас пойду обратно, в свой дом среди гор и лесов – Дом Ветра.

Вынув из кармана телефон, чтобы посмотреть который час, я нащупал там какую-то бумажку. Это был чек из киевского продуктового супермаркета, и глаза мои остановились на словах предсказания (их печатают на этих чеках, чтобы привлечь покупателей, и временами они оказываются весьма актуальными): «Мрія живе усередині вас» – «Мечта живет внутри тебя». Хорошие слова. Психологи говорят, что нужно визуализировать в деталях свою мечту, а потом отпустить этот образ.

А есть ли у меня сейчас мечта, и в чём она? Вначале мне показалось, что на этот вопрос трудно ответить, но потом ответ пришёл сам. Вот она, моя мечта, прямо передо мной – здесь и сейчас. Бескрайняя даль и вольные небеса над широкой рекой. На горизонте едва различимые неведомые горы, тропинка ведет в ту сторону и зовёт меня пойти по ней.

«О безтурботність  літ давно минулих, о юності божественне кострище» – вспомнилась любимая мантра двадцатилетней давности. А почему, собственно, «давно минулих»? Разве сейчас нет этой беззаботности? Да, юность и давно минувшие годы действительно остались позади, и с этим не поделаешь ничего. Но разве не горит сейчас в душе «божественне кострище?» И небо, всегда успокаивающее мою душу…

И далёкий горизонт всё так же зовёт за собой в путь, у которого нет конца.

Вот такая она, мечта, живущая внутри меня – в сердце.

Среди белых стен

Придя с Высоты домой, я нашел старую карту Черкасской области, купленную в 1987 году в Каневе в книжном магазине. Когда-то она висела у меня на стене возле печи, но после очередного ремонта захотелось, чтобы белизна стен ничем не нарушалась, и я убрал карту в папку.

Со старыми картами у меня много связано – когда-то отцовская потёртая карта Украины, где был показан Трахтемиров, позвала меня на дороги странствий. А довоенные карты приднепровских сёл и дорог, как и немецкая топографическая карта 1942 года, уносят в те далёкие времена, когда меня ещё не было на свете. И, конечно, доставшиеся мне от доктора Максимова карты-стометровки, где есть все высоты и яры – я часто пользуюсь этими картами, исследуя неведомые места.

В карте Черкасской области 1987 года не было ничего особенного кроме того, что это была, наверное, первая из доступных карт – других у меня тогда ещё не было. Она была со мной, когда я отправлялся в свои первые путешествия по Каневщине. Тростянец и Ковали, Хмельная и устье реки Рось, Келеберда и Прохоровка…

А сейчас мне захотелось посмотреть, сколько же километров от Высоты до Мошенских гор, и эта карта хорошо подходила для этого – на ней была и Высота, и Мошенские горы, край которых возле села Будище я сегодня видел. Взяв линейку, я измерил расстояние – да, 30 сантиметров, 60 километров. До чего же далёкие горизонты открываются с Высоты…

Постелив карту на полу, застеленном циновками, я долго на неё смотрел – завораживала сама пестрая картинка… Как взгляд на моё жизненное пространство с очень большой высоты. Даже не с высоты полета орла, или из окна «Боинга», летящего в дальние страны. Могу только представлять, что видит орёл с высоты нескольких сотен метров (наверное, как карта-стометровка), но что видно из самолета с высоты 10 километров я хорошо знаю. А такая картина, от Ржищева до самого Кременчуга, открывается, наверное, только из космоса, со спутников.

Голубая полоса Днепра, после Черкасс широко разливающегося Кременчугским водохранилищем, зелёные поля и долины, жёлтые холмы и возвышенности. Узор дорог, больших и маленьких, и россыпь сёл, местечек и городов, больших и маленьких – как звёздное небо…

Долго я созерцал карту, погружаясь в воспоминания про «шляхи далекі» и просто в игру воображения – эту игру света и теней в таинственном внутреннем мире души. А потом мне это надоело, и я решил лечь спать. Когда дни долгие, рано светает и поздно темнеет, когда по вечерам долго сидишь у костра, мне навилось по сельскому обычаю прилечь днём ненадолго в тишине и прохладе белых стен.

И когда я закрыл глаза, то снова увидел перед собой далёкие, едва различимые голубые горы на самом горизонте, и уводящую туда тропинку… Дорога, длинная-предлинная, как сама жизнь.

Лежа среди белых стен за печью, я вспоминал небо на востоке за Днепром и полет двух кобцев в Зарубе… Я знал что там, где восточный угол комнаты, вдали виден Днепр, и это небо над ним… Если обойти хату и подойти к тому углу, то среди деревьев угадывается кусочек синеющей реки. И бескрайняя даль за ней – и даль небес, и даль давно ушедших времён. Когда-то давным-давно по этой синей реке стремительно неслись белые корабли, и на них были мы – молодые и вдохновленные волшебным миром мечты и мифа, в котором оказались.

И пронеслись обрывки воспоминаний… Бабина гора, Бучак, липа в Каневском заповеднике и прозрачная вода с песчаными берегами в Пекарях.

А потом эти воспоминания стали все больше размываться, и я погрузился в сон – в тишине и прохладе среди белых стен.

Пангея

Перебирая однажды старые бумаги, я нашел папку с копиями статей по геологии Каневских гор. С этими горами были связаны незабываемые путешествия молодости на берегах Днепра. И хотя я бывал потом в разных концах мира, именно на берегах Днепра мне довелось провести больше всего времени, и те дороги давних лет произвели самое сильное впечатление, изменив жизнь. Life changing journey, как говорят по-английски.

Это там прикоснулась к сердцу загадочная сила, сделав со мной нечто совершенно невероятное – я стал таким, каким никогда до того не был и каким, вероятно, никогда уже больше не буду.

Вечером, включив настольную лампу, я стал просматривать старые статьи по геологии, и воспоминания унеслись в те далекие времена. Вот и пригодились ксерокопии, сделанные давным-давно в библиотеке Академии наук в расчете на то, что придёт время, когда захочется их перечитать. А кто знает, где я тогда буду жить – может, в далеком селе на Каневщине, а может в Индии или Австралии. И добраться до библиотеки у меня не будет возможности. Или желания.

Геологией я увлёкся в начале 1980-х, когда мои путешествия по берегам Днепра только начинались. Летом я путешествовал среди гор, лесов и обрывов, собирая окаменелости, а зимой сезон путешествий заканчивался, и его продолжением было чтение книг по геологии Каневских гор. Листая пожелтевшие страницы (многие эти книги были изданы давно), читая милые сердцу названия – Трахтемиров, Зарубинцы, Бучак, Канев, – я как будто снова переносился на дороги лета, а загадочный мир сложного геологического строения гор придавал всему этому какую-то особую, почти мистическую значимость.

Когда я сидел в библиотеке Вернадского, в старом её корпусе на улице Владимирской, в читальном зале №2 на месте №122 – а я чаще всего сидел именно там, – и читал в статье геолога Балуховского слова о раковинах тропических морей палеогена, перемолотых прибоем, моя мечта уносилась далеко-далеко… на берега тропических морей палеогена. Тогда реальные тропические моря были для меня ещё недоступны, и оставались только моря фантастические – давно исчезнувший праокеан Тетис, омывавший берега столь же давно исчезнувшего континента Пангея.

А за окном библиотеки светила яркая и холодная зимняя луна… та же самая луна, что светила над заснеженными горами, обрывами и оврагами моей Волшебной Страны.

Впрочем, было бы неправдой говорить, что всё свое время я проводил в библиотеке – на самом деле это было пару часов после работы, хотя и довольно часто. А потом в парке возле университета я встречался со своей подругой тех лет, и мы шли в кафе на площади Толстого пить горячий шоколад – он тогда только появился в Киеве, и воспринимался как необычайная экзотика. Та моя подруга была городским цветком, и путешествия по жарким дорогам лета её не увлекали. Поэтому я не рассказывал ей ни про геолога Балуховского, ни про строение трахтемировских гор, ни про древний континент Пангея. У нас хватало других тем для разговора – тем, которыми так богата молодость. И когда мы прогуливались по улицам города, глядя на яркую зимнюю луну, жизнь казалась совершенной. Всё в ней так гармонично переплелось... и молодость, и любовь, и жаркие дороги лета, и холодная зимняя луна… и даже давно исчезнувший континент Пангея.

Свет рая

Легенда о древнем континенте Пангея вместе с мифом об изначальном рае согревали душу на дорогах странствий, и все путешествия по дорогам лета были в поиске мгновений, когда озарит сердце свет рая. Тогда казалось, что настоящий свет рая – он где-то там, на берегах исчезнувших морей палеогена, или под солнцем экватора, на далёких островах посреди бескрайнего, как небо, голубого океана. А здесь, на берегах Днепра – только его отголоски.

Спустя годы, когда мы с Тиной путешествовали и по далёким островам на экваторе, и по берегам голубого океана, оказалось, что на днепровских пляжах нашей молодости света рая было не только не меньше, а может и больше. А то, что было больше девственности, уютности – так это точно.

Где ещё найдешь в мире такое место, чтобы пляж был твоим, приватным, под тенистыми сводами зеленых лесов, где чистые пески с мелкими камешками и ракушками озарял свет бескрайних небес… Если где и найдешь, то туда нужно будет не только пролететь через океаны на нескольких самолетах, но и потом долго добираться через джунгли и горы. А главное, чувство свободы… В те годы на наших тайных пляжах на берегах Днепра мы точно знали, что нас никто не потревожит. Знали, потому что не раз бывали там, и уже поняли, что из леса никто не придёт. А рыбацкие лодки обычно не подходили к берегу – там было мелко, а главное, на берегу ничего не было интересного для рыбаков.

Сердце и тогда уже подсказывало, что вот, прямо здесь, под сводами леса, в разноцветных песках на обрывах наших гор – зеленых, белых и желтых – запечатлён свет древнего, изначального рая…

На самом деле оказалось, что источник света рая и не в фантастических морях палеогеновой эпохи, которых мы никогда не видели, и не на Сейшельских островах, которые так полюбила моя подруга – он гораздо ближе, везде и нигде. В сердце.

И когда утром солнечный луч проникает в комнату, освещая камешки с берегов Днепра и раковины с далёких островов, так легко улететь по этому лучу – в фантастический мир мечты и мифа.

Над которым никогда не меркнет свет рая.

Sanctuary

Среди Бучацких гор – одного из многих исчезающих миров, – есть одна лесная долина, а на горе над ней камень, похожий на трон. На том камне, найденном много лет назад, когда-то мне нравилось иногда сидеть. Ранней весной или поздней осенью, когда листьев нет и горы вокруг хорошо видны, я созерцал долину среди высоких гор и парящего над ней ястреба. Раньше там жили люди, а потом они покинули это место, и всё заросло лесом. С этой долиной у меня были связаны свои ассоциации на тему альтернативной жизни.

Много лет назад мы с моей подругой думали, что если поселиться в такой лесной долине в старой хижине под соломой – «хате», как называли тогда такие хижины на берегах Днепра, – то в этом Sanctuary удастся реализовать мечту об альтернативной жизни. Такой жизни, в которой творчество, экология и духовность гармонично уживались бы с повседневностью. Сидеть у текущего под горой ручья, играть на бамбуковой флейте и слушать звук журчащей воды…

В те годы (а было это в 1980-е) казалось, что эта мечта нашего поколения настолько жизнеспособна и привлекательна для многих, что она скоро изменит весь мир. Тогда по ТВ всё чаще можно было видеть фильмы, воспевавшие гармонию дикой природы и природного, этнического стиля жизни. А доносившаяся до нас разными судьбами альтернативная музыка (Интернета тогда ещё не было) усиливала веру в то, что наш путь правильный. Сегодня я понимаю, что так нередко кажется в молодости, особенно если молодость приходится на спокойные и мирные эпохи экономического благополучия. Это особенность настроения молодости. И свойственной этому настроению особой энергии, на волне которой кажется, что все мечты исполнимы, даже самые невероятные, и все цели достижимы.

Много времени прошло с тех пор, и мир пошел по другому пути. Редко теперь уже увидишь по ТВ фильмы об альтернативной жизни в гармонии с природой. И хотя музыку сейчас можно найти в Сети любую, в том числе и вдохновлявшую нас когда-то, новые поколения предпочитают другие мелодии и ритмы. Осталась только мечта.

Впрочем, мы её в своей жизни исполнили, создав своё жизненное пространство – Sanctuary.

Гора Виха

В один из дней мы с Тиной решили продолжить странствия по дорогам прошлого и отправились в Канев и Пекари – места, с которым тоже было много связано. Проехав село Иваньков и поднявшись по дороге через лес, мы оказались возле бучацкой горы Вихи.

О, гора Виха!

В эпоху трахтемировского аскетизма, когда мои странствия среди гор и лесов на берегах Днепра только начинались, эта гора, видневшаяся вдали со всех мест на побережье, так влекла к себе. Она была символом всего загадочного и непознанного, всего влекущего и многообещающего – как даль ещё непрожитой жизни, даль неисполненной судьбы и непройденного пути…

Мои фантазии уносились туда, к этой поросшей зелёными лесами бучацкой горе, и воображение рисовало картины некого дома на ее склоне, откуда так далеко видно – дома, заполненного небесным светом. Это ещё не был мистический Дом Ветра, способный поворачивать ось мироздания и останавливать мир, а просто уютный сельский дом.

Потом, когда судьба свела меня с Тиной и началась для нас Бучацкая эпоха, длившаяся почти пятнадцать лет, эта мечта исполнилась. У нас был такой дом на горе Козачий Шпиль, недалеко от Вихи. Из окон дома был виден Днепр и далёкие горизонты. И хотя тот дом не был персонально нашим, а им пользовалась большая компания друзей, это сейчас уже не важно. Важно то, что у меня был свой ключ, и мы приезжали туда, когда хотели.

Через этот дом на горе шёл нескончаемый поток людей – самых разных. Хорошо, что в молодости был такой период жизни, когда перед тобой проходит нескончаемый поток иных жизней и судеб. Ближе к старости, когда душа больше стремится к тишине и покою, такой поток уже утомителен. Тогда хочется безмолвия и света среди белых стен. Хочется пребывать в совсем другом доме, Доме Ветра, который – как приоткрытая дверь в призрачный мир мечты и мифа. Дверь, из которой постоянно дует невидимый ветер силы, ветер намерения.

А тот бучацкий дом, дар горы Вихи, остался далеко в прошлом. Наша обширная компания рассеялась, как разлетаются в разные концы света самолеты из одного аэропорта, и мы теперь если и встречаемся, то разве что на страницах Фейсбука.

Что ж, всему своё время под Солнцем. И под Луной.
И под полуночной бучацкой звездой.

В ту эпоху нам с Тиной принадлежали все эти горы, леса и тропинки. Может, «принадлежали» – это громко сказано, ведь они принадлежали на самом деле не только нам. Но иногда хочется употребить такое слово, и если душа этого хочет, то почему бы не употребить. Во всяком случае, когда мы в те годы ходили по горам, лесам и тропинкам, то почти никого не встречали там, разве что нашего соседа – лесничего Ивана Романовича. От того и возникало такое чувство, что всё это принадлежит только нам.

На горе Вихе, где на вершине стоит железный трехногий маяк (такой же, как на Высоте), мы бывали множество раз. Когда-то от маяка были видны дали за Днепром, Змеиный остров и леса на том берегу, но это было очень давно. Потом поднялись деревья и всё скрыли.

А сегодня по тропинке от бетонной дороги мы поднялись на вершину горы – тридцать лет спустя. Кое-где попадались пустые бутылки и пачки от сигарет, но в целом здесь мало что изменилось. Гора эта, заросшая густым лесом, ещё не стала местом массового паломничества туристов, как Высота. И на этой тропинке можно было в полной мере прикоснуться к настроению мира бучацкого посвящения, настроению бучацких лесов, почувствовать их запах и сам дух – лесов, долгие годы бывших для нас волшебными.

Бывших символом солнечного рая нашей молодости.

Алмаз

Через час, сделав необходимые покупки в Каневе, мы подъёхали к нашему месту на берегу Днепра возле села Пекари. Когда-то в годы странствий мы часто останавливались тут по вечерам, перед подъёмом на вершину Марьиной горы, где ночевали возле липы, созерцая огромную красную вечернюю зарю. А утром спускались обратно на этот пляж, где проводили пол дня, чтобы уехать потом в Киев с пристани в Пекарях.

В этом мире чистого (в те годы) песка, быстро текущей (тоже в те годы) реки и парящих над головой в синих небесах птиц – мире, где всё было так просто и ясно – не случайно заканчивались наши долгие и насыщенные событиями путешествия первой половины 1990-х годов. Завершающий аккорд под каневским небом – бескрайним небом нашей молодости.

В Пекари «метеор» приходил обычно не очень загруженный (много пассажиров было на следующей остановке, в Каневе) и можно было спокойно сесть, даже выбрав себе места получше. С тех времён мне запомнилась пристань – старый плавучий деревянный домик («дебаркадер», как они тогда назывались), под крышей которого делали гнезда ласточки, и стремительное течение реки.

Сейчас многое изменилось – пристани той давно уже нет, как и остальных пристаней; давно не ходят по Днепру «метеоры», да и сама река течет гораздо медленнее. Почему – не знаю, но это факт. И дно её, в те годы песчаное и чистое, сильно заилилось и заросло водорослями. Да и песка на берегах стало гораздо меньше – его вытеснили разросшиеся кусты. Ну и, конечно, всякого человеческого мусора теперь гораздо больше.

Но мы нашли себе местечко в тени небольшого дерева, расчистив песок от всего лишнего. Перед нами был остров за рекой, над ним, как и в давние годы, летало множество цапель и других водных птиц. И вода – в мае пока ещё чистая и золотистая. В этот день было не жарко, 22 или 23 градуса. Дул сильный ветер, и над головой раскинулось прозрачное небо с редкими серебристыми, «космическими» облаками, похожими на китайские иероглифы. Всё это было такое ясное, лёгкое и светлое…. как переливающийся на солнце своими гранями алмаз, играющий всеми цветами радуги.

Над нами летел где-то высоко самолёт, оставляя серебристый след… Над рекой парил орёл, высматривая рыбу, и было хорошо видно его белые голову и хвост. А облака сплетали над Княжьей горой свой вечный и непостижимый узор. И становилось на душе так легко, светло и ясно под этим неизменным каневским небом.

Мы долго купались, загорали на жарком солнце, ели свежий хлеб. Так и прошел день – в ярком солнечном свете, прохладном ветре и под синим небом, прозрачным как алмаз.

Когда солнце стало клониться к горам, мы собрались и поехали домой, в своё село, куда дорога была неблизкая.

А в душе всё сиял и сиял свет каневского неба – прозрачного, как алмаз.

Дорога длиною в жизнь

Когда перебираешь старые фото давно минувших лет, они кажутся окном, раскрывающемся в красочный и яркий мир воспоминаний о жизни, проведенной на дорогах странствий.

Сегодня мне особенно понравилось одно фото – побелевший от времени столб с проводами, стоявший когда-то среди цветов и трав на окраине одного из сел на берегах Днепра. За ним начинался пологий подъём на высокую гору Каменуху, а над всем этим – бездонное темно-сине небо с непостижимо загадочным узором облаков.

Этот снимок я сделал давным-давно, когда впервые попал в эти края. Я был молод, полон сил, надежд и ожиданий – в чём-то ещё наивный, а в чём-то уже вполне искушенный. Но о карте этих мест я тогда имел весьма смутное представление, и от столба отправился наугад через заросли на гору – потом я узнал, что это была гора Каменуха. Там я нашёл грунтовую дорогу, ведущую мимо каменистой вершины куда-то в неизвестное.

Я пошел по этой дороге куда глаза глядят, и так начался мой путь в этих горах. Тогда я ещё не знал, что это будет дорога длиною в жизнь.

На этом пути меня ждало немало неведомого, а иногда и непостижимого для ума. Ещё на нём ждали встречи с новыми друзьями, разделявшими со мной последний кусок хлеба и чашку чая на дорогах странствий, и подругами, деливших со мной ложе на земле у ночного костра под яркими звездами.

Это был путь в поисках запредельного – путь длиною в жизнь.

Волшебный горизонт

На вершине горы Каменухи, где началась для меня дорога длиною в жизнь, было много сыпучего песка среди больших глыб камня причудливой формы. Оттуда передо мной открылась бесконечная даль, освещённая ярким солнцем. Широкая река, гряды уходящих за горизонт зеленых гор и небо – безбрежное небо над всем этим.

Горизонт звал и манил ко всему далёкому. К тем горам на берегу Днепра, в которых я ещё не был, и к каким-то городам на юге, где неведомые моря… А за ними – Индийский океан под солнцем экватора. Иные континенты, дальние страны, теплые волны, накатывающиеся на белые пески, и запах незнакомых цветов…

Это был манящий голубой горизонт – волшебный горизонт грёз.

Где мой дом?

Гора, с которой открылся мне волшебный горизонт грёз, с тех пор непреодолимо манила и влекла меня – как влечёт мужчину любовь к женщине. Я стал часто бывать на дорогах таинственных холмов, и всякий раз входил в этот мир через гору Каменуху. Через неё же я выходил из него, спускаясь в лежащее внизу село, на пристань, откуда уезжал в большой город на белом быстроходном корабле на подводных крыльях.

Когда я ходил по полевым дорогам, лазил по обрывам и оврагам, ночевал в палатке у костра, не раз у меня возникало желание поселиться в этих краях, чтобы глубже погрузиться в фантастический мир гор и лесов, не похожий ни на что, виденное мной раньше.

Я много слышал историй о людях, покидавших свои города и работу, чтобы отправиться на другой край мира – они чувствовали, что живут чужой, не свой жизнью. А когда они попадали в какое-то совершенно иное место (кто в Коста-Рику или Таиланд, а кто – в село на берегу Днепра), то вдруг понимали: мой дом здесь. Там, где я живу своей жизнью, а не исполняю ненужную мне роль, навязанную семейным воспитанием и образованием. Правда, на новом месте рано или поздно возникал вопрос – чем там заниматься, кроме того что ходить по лесам и купаться в океане (или в Днепре)? Иными словами, как там зарабатывать на жизнь?

Через пару лет судьба предоставила мне возможность устроиться на работу на пристань в приднепровском селе, что было под горой Каменухой. То, чем я занимался в городе, не представляло для меня ценности, цели сделать карьеру не было, и я без колебаний принял решение пожить какое-то время в далёком селе. Такая работа давала возможность не очень погружаться в запутанные и полные интриг взаимоотношения местных жителей. Пристань была в стороне от села, я там ни от кого кроме начальника не зависел, а вокруг были любимые берега, где я нашел свой дом. И тропики, по которым я мог уйти куда хочу, минуя село.

Так у меня появился дом на барже – а пристанью была большая баржа (типа тех, на которых возят песок), стоявшая на якорях возле берега. На барже было построено два простых деревянных домика – в одном, стоявшем ближе к берегу, была комната для пассажиров и касса, во втором – несколько комнат для команды. Одна из них досталась мне. Из её окна открывался вид на голубые горы на юге и на далекий горизонт – может, не такой огромный, как с вершины горы Каменухи, но всё равно влекущий и зовущий.

Потом, спустя много лет я узнал, что дома на баржах уже были в разное время и в разных местах – в Париже на берегах Сены в домах на баржах жили художники. В начале ХХ века в Киеве у архитектора Владислава Городецкого был летний дом на барже, стоявшей к северу от города, в Межигорье. А в 1960-е годы на барже в Сан-Франциско жил писатель и философ Алан Уоттс, книга которого «Путь дзен» мне нравилась. Теперь дом на барже был и у меня.

Я сделал в каюте несколько полок, на которые складывал свои находки – разноцветные камешки с берега, панцирь черепахи с Бабиной горы, окаменевшие раковины, и всякие другие прикольные вещицы. Там были стол у окна, один стул, кровать, на двери вешалка, белые стены… Собранный рюкзак в углу – и даль за окном… Что ещё нужно для вольного странника?

Теперь у меня была возможность приходить на любимую гору часто – от дома на барже туда идти было 20 минут. И этой возможностью я щедро пользовался – бывал на вершине на рассветах и закатах, жаркими летними днями и холодными осенними ночами. И гора всегда меня принимала любого – радостного или печального, полного сил или уставшего. И раскрывала передо мной свои врата – в волшебный горизонт.

В мире голубых гор

Мой дом на барже был на пересечении многих путей. Почти каждый час причаливал один из быстроходных белых кораблей на подводных крыльях, и на них можно было уплыть куда угодно – и в Киев, и в Кременчуг, и в Запорожье, не говоря уже про Канев или Черкассы.

Этих кораблей давно уже нет, осталось только старое фото.

Когда я смотрю на это фото 1986 года, на неотчётливые очертания далеких голубых гор, в памяти оживает настроение тех лет – чувство зова и стремления вдаль, чувство полёта в экстатической Вселенной.

Это был волшебный мир – мир голубых гор. Они так много обещали… невероятную и фантастическую жизнь на дорогах действительности.

Я вспоминаю слова одного знакомого тех лет – «горы слишком много обещали, но мало что дали». На них я ответил, что горы дали то, что мы смогли взять – кто больше, кто меньше. Не знаю, что хотел получить тот парень – может быть, что-то слишком конкретное или заведомо невыполнимое. Но недавно я узнал, что он не только добрался до Индии, куда хотел попасть, но и, вернувшись домой, стал богат и знаменит.

Я же, оглядываясь на пролетевшие годы, могу честно сказать – мир голубых гор меня не обманул. Горы обещали невероятную и фантастическую жизнь, заполненную приключениями – такой она и стала.

Жизнь в исполненном загадки мире – мире голубых гор.

Под цыганской звездой кочевой

От минувших лет – давно прошедших лет метафизических странствий и безграничной свободы, – у меня сохранилась старая палатка, побелевшая от солнца и времени. Она уже совсем ветхая, и через дырки в брезенте цвета хаки (тридцать лет назад из него шили палатки) просвечивает небо.

Где она только ни была, эта палатка – и под жарким солнцем Зарубиной горы, и под холодными звездами на горе Каменухе среди песков и камней, и на Бабиной горе, и в Каневском заповеднике. Её поливали дожди и трепали ветры, а по ночам над ней столько раз светила луна.

Сейчас я уже не пользуюсь этой палаткой – годы не те, да и время не то. Но я бережно её храню на чердаке своего дома, где пахучее сено, окатанные водой причудливые коряги и всякие старинные деревянные инструменты сельского быта – коромысло, деревянные грабли, старая коса, деревянная лопата, чтобы вынимать хлеб из печи, и много чего другого.

С весны по осень я часто ставлю старую палатку в саду под орехом. В неё можно иногда залезть, вспомнить запад брезента и зеленоватый свет… И тогда снова оживают в душе яркие воспоминания о жизни на дорогах действительности – жизни под цыганской звездой кочевой.

 Колесо

Мне нравится созерцать освещённое лучами утреннего солнца старое, наполовину истлевшее от времени колесо от телеги – «воза», как его называют в народе. Когда-то это колесо катилось по пыльным полевым дорогам Приднепровской Украины – земли, ставшей для меня второй родиной. По дорогам того исчезающего мира калиновой и соловьиной Украины, которого уже нет и никогда больше не будет.

Давно миновало то время. Но нечто – нечто самое важное, – осталось в вечности.

Утреннее солнце, освещающее вырезанное из клена или ясеня колесо, игра двух молодых белок на старой груше, игра двух орлов в осеннем небе, пение петуха где-то в селе, ночные яркие звезды и холодная высокая луна над деревянным столбом с проводами…

Все это остаётся со мной, чтобы пребывать в вечности.

 Дар

У меня в городской квартире на полу лежит окатанная водой старая сухая коряга, по форме чем-то похожая на свернувшегося спящего кота. Утром, в одно и то же время, луч солнца проникает в комнату и падает на изгибы старого сухого дерева.

В такие минуты хочется стать маленькой пылинкой, и тогда освещенная солнцем коряга будет для пылинки целым таинственным миром, таким же бескрайним, как для нас бывает огромный мир, раскинувшийся от одного горизонта до другого, самого далёкого горизонта. Может быть, и для этой маленький пылинки исполненный неведомого и загадочного мир старой сухой коряги, освещенный ярким солнцем, тоже станет миром мечты и мифа, каким стали для нас волшебные горы.

Давным-давно мы нашли эту корягу на одном из наших тайных пляжей на берегах Днепра и забрали в город – для интерьера. Вольные волны тех минувших лет принесли её к побережью далеких гор, куда привели нас поиски света рая. Мы тогда были молоды и полны сил, мир и жизнь воспринимались оптимистично, и горы, надолго ставшие нашим домом, остались в памяти озарёнными ярким солнцем. Горы щедро предлагали нам свой драгоценный дар – дар полноты бытия.

Смогли ли мы взять этот дар? Сейчас, много лет спустя, когда пришла пора подводить итоги, оглядываясь на пройденный путь, я с уверенностью могу сказать «да». Это была волшебная жизнь, заполненная поисками новых смыслов и творчеством. Жизнь на дорогах действительности – дорогах, которым мы верили без всякой оглядки, без всяких «но». Верили, потому что знали – если жизнь течёт вверх, то и наши дороги не могут вести нас не туда, куда нужно.

Таков он был, этот дар волшебных гор.

Дар полноты бытия.

И позвал их горизонт

Далеко-далеко отсюда, в легендарных мирах, где идут друг другу навстречу Небо и Земля, на склоне одной горы над яром есть ровная площадка, а там – едва заметное место, обкопанное под палатку. А рядом круг из камней – место для костра. Кострище сильно заросло травой, и видно, что его сделали очень давно. Трудно сказать, сколько лет прошло с тех пор – может, двадцать, а может и тридцать.

Когда-то здесь появились странники – парень и девушка, поставили палатку в тени под большим кустом боярышника и провели здесь всё лето. От входа в платку открывался вид на реку и плывущие по ней корабли. В яру журчал источник, где можно было набрать холодной и чистой воды, а над головой раскинулось бескрайнее небо. От этого места, незаметного с реки, было близко к побережью и разноцветным райским пескам Зарубиной горы. А ещё от палатки был виден кусочек далёкого горизонта, будившего мечту.

Тогда в этих краях было безлюдно, и странники спокойно оставляли свою палатку, отправляясь бродить целый день по берегу. А больше всего времени они проводили на Зарубиной горе, в те годы тоже безлюдной.

Потом лето закончилось, на деревьях появились первые желтые листья, а ночи стали холодными. И однажды, глядя на далёкий горизонт, синеющий за широкой рекой, странники поняли, что им не хочется расставаться с летом.

Тогда парень и девушка решили оправиться в далёкие края в погоне за уходящим летом. Собрав палатку и немногие вещи, взяв на память два камешка с Зарубиной горы, они простились со своим местом, подарившим им волшебное лето, и отправились в неведомый путь на юго-восток. Там ждали их дальние страны на берегах теплых океанов.

Так позвал их горизонт.

В дорогу длиною в жизнь.