субота, 28 жовтня 2017 р.

На высокой небесной орбите (2012–2014)

Алекс Родин






На высокой небесной орбите
(2012–2014) 


1. В бесконечность жизни
2. Trek Ultralight
3. Даль бесплотных серых пространств
4. Мгновения
5. Вместе с ветром
6. Solar Wind
7. Девушка с волосами цвета солнца
8. Колесо полноты бытия
9. Просто жили, как хотели
10. Линии жизни
11. Мое сердце навсегда там
12. Ласковое лето
13. Золотая башня Востока
14. Солнечная пустота
15. Песни ночи
16. Для тех, кто в драйве
17. Песок между пальцами
18. Никогда
19. На высокой небесной орбите
20. Австралия
21. Семантическая Вселенная
22. Божественный минимализм
23. Здесь и сейчас
24. Все будет хорошо
25. Під небом недосяжним і безмежним
26. Есть улицы, как реки
27. Белый чайник
28. Оболонская мечта
29. Искатели запредельного
30. Небо и земля
31. Моя йога
32. Философия свободного поиска
33. На край мира
34. Замкнутая на себя волна
35. Lux Futura
36. Cosmic Factory
37. Дом возле пляжа
38. Созерцатель дали
39. Infinity Beam
40. Альтаир и Вега
41. В свете небесной бесконечности
42. Не оставляя следов
43. Мы были как боги
44. Мое поколение
45. Когда нас не будет
46. Дороге этой не будет конца





В бесконечность жизни

Перед моим окном вдали виден мост через Днепр – я называю его «Северный мост» по аналогии с «Южным мостом». Каждый день по нему течёт поток машин, особенно хорошо видимый ночью – река разноцветных огней. Как напоминание о том, что жизнь – это поток.

И вся наша судьба, и весь наш путь – это поток, текущий из ниоткуда в никуда, из одного великого «ничто» в другое столь же великое «ничто». Никто не знает слов, чтобы назвать это ничто. И никто еще не придумал слов, чтобы назвать этот поток.

Но я точно знаю, куда он течёт – в бесконечность. В никому никогда не известное, но извечно желанное нами. Течёт ни для чего, а просто так. Как сплетает просто так свой узор музыка, звучащая у меня в комнате и уносящая за собой в мир мечты и мифа.

Уносящая туда, куда течёт этот поток на мосту – в бесконечность жизни.



Trek Ultralight

У меря в комнате на полу лежит спальный мешок с надписью Trek Ultralight. Мне нравится, что он там лежит, аккуратно свернутый. Так я всегда скатывал спальные мешки, складывая их в рюкзак.

Спальный мешок напоминает мне о том, кто я на самом деле – солнечный странник, идущий по дороге без конца. А всё остальное – мой стол из красного дерева, бумаги и книги, компьютеры, комната с белыми стенами – это только краткая остановка на лёгком и свободном от всего лишнего пути.

Лёгком пути без конца…



Даль бесплотных серых пространств

Однажды осенним утром меня впечатлило высокое серое небо и далёкий горизонт за рекой. Был в этом зов, будящий желание выйти из дома и отправиться далеко-далеко, на другой край города – туда, куда влечёт за собой это серое небо.

Когда-то давно, на пожелтевших страницах старых записных книжек – на пожелтевших страницах воспоминаний, – я написал нечто о влекущей дали бесплотных серых пространств.

За давностью лет та записная книжка затерялась, но сегодня я вспомнил слова о дали бесплотных серых пространств, из которых веками струится загадочный свет – свет самой жизни.

Как будто жизнь, существование – весь этот поток минут, часов, дней и лет – движется из ниоткуда в никуда, как текущая река, – своим движением излучая таинственный свет. Он не такой, как яркий свет солнца. Этот свет совсем другой, он серый и едва различимый. Но он очень далёкий. И он зовет за собой. Ведь он приходит из бесконечности жизни, и потому он такой влекущий.

Отложив все дела и отключив мобильные телефоны, я последовал за этим зовом и отправился бродить по улицам города, куда глаза глядят. Чтобы там, под высоким серым небом, снова забывать себя и становится частью потока бытия. И оказываться в том вечно настоящем, в котором мир кажется увиденным в первый раз.

Ничто не забыто, ничто не утрачено… и снова всё возможно в этом волшебном и полном чуда мира.

Да, всё в мире возможно, главное – достаточно сильно захотеть и достаточно сильно поверить… поверить в то, что мир открыт каждому.

И тогда бесконечность жизни распахнётся перед тобой, как бесплотная даль серых небес, и позовёт за собой. Позовет улететь и уплыть далеко… позовёт убежать за пределы себя, – по дорогам действительности, – чтобы затеряться в ней бесследно.

Бесконечность жизни позовёт раскрыть окно и улететь в него – душа ведь подобна птице, и ей совсем нетрудно улететь в приоткрытое окно. Дорогу назад она потом легко найдет сама – если, конечно, захочет. А если не захочет – она растворится в небесной дали.

В дали бесплотных серых пространств.



Мгновения

Бывают мгновения, о которых трудно сказать что-то вразумительное, но они запоминаются надолго. А душа потом снова и снова хочет к ним обращаться. Недавно такое мгновение было на одной из улиц моего города. Повернув за угол, я увидел в вечернем небе восходящую белую луну и остановился на пару секунд, глядя на неё. Что-то было в этом неописуемое… Трудно объяснить, что именно, слова будут пустыми, но я потом нередко вспоминал этот миг.

Такое мгновение было и вчера, в яркий и солнечный день – близость к реке того района, где я живу, дает возможность иногда видеть далекие горизонты. Когда я вечером шёл домой, в одном месте между зданиями был проход и там, совсем далеко за рекой стали видны белые дома – в их стеклах отражалось заходящее солнце. А над головой в небе светились розовые вечерние облака. И всё это вдруг соединилось воедино – и жизнь, и судьба, и годы минувшие, и годы будущие, и мой мир, и миры всех других людей. Непостижимое единство всего со всем… А ночью, когда свет дня на стенах комнаты полностью угас, над теми домами за рекой, где блестело в стеклах заходящее солнце, начала вставать огромная желтая луна.

Кто знает, в чём сила таких мгновений… Но они живут своей жизнью и зовут за собой. В этой способности звать за собой, в способности вдохновлять и вести по жизни – главная их сила. От того они запоминаются надолго – эти мгновения.



Вместе с ветром

Когда начинает цвести сирень, по утрам на берегу реки первый раз поёт соловей, а над городом появляются стрижи, приходит настроение лета. Можно после долгого зимнего перерыва выйти на свой пляж, первый раз прикоснуться рукой к уже нагревшемуся песку и разгладить его, перебирая маленькие розовые раковины. И увидеть вдали за рекой знакомые очертания древнего города на холмах.

В такую пору, когда начинает ощущаться вкус лета, отрывая настежь утром своё окно чувствуешь, что душа оживает и хочет улететь вместе с ветром. И снова душа моя молода – лёгкая и подвижная, как текущая вода. И снова за окном простирается огромный мир, зовущий своими ветрами, дорогами и путями. Зовущий новыми линиями жизни, а может быть –даже и линиями судьбы.

Ведь если энергия молодости обещает, что все дороги проходимы, а бесконечность жизни начинается прямо тут, у раскрытого окна, то что может быть проще – улететь вместе с ветром. Над голубой рекой, искрящейся под солнцем, и над белым городом, с которым связано столько событий, мыслей и заветных переживаний.

Улететь вдаль.
Вместе с ветром.



Solar Wind

Бывают дни, – иногда они длятся долго, – когда небо становится мутным, дали не видны, и таким же мутным становится дух. Тогда нужно просто ждать, пока придёт желанный ветер. Можно целыми днями лежать на пляже в тени под деревом, слушая плеск волн. А можно вечерами гулять по городу, где тенистые зеленые парки, и над ними слышен свист стрижей.

Вечернее небо над летним городом, или утренний луч солнца, падающий на белую стену комнаты – всё напоминает о том, что нужно просто ждать, пока придёт ветер.

Просто ждать, прислушиваясь к его первым дуновениям.

И тогда в глубине безбрежных небес начнётся движение… А потом ветер будет становится все сильнее и сильнее.

Это он, сирокко, мой любимый юго-восточный ветер, – солнечный ветер, дующий из небесной дали. Когда он приходит, всё сразу меняется и становится иным. Мир повседневной жизни никуда не исчезает, но его заполняет нечто совсем другое – небесный мир, сотканный из чистых энергий, проникает в мир земной. А на «грязь земли» и несовершенство жизни уже не обращаешь внимание – всё равно ведь у всех нас над головой одно синее небо, из которого летит солнечный ветер.

И тогда цветение белой и розовой акации, из года в год повторяющееся во дворе моего дома, заходящая луна в утреннем небе над городом, поток машин на улице, лица людей – всё это становится великой и древней мистерией жизни.

Мистерией солнечного ветра.

Трудно войти в это, хотя наполненный высокими энергиями мир солнечного ветра находится рядом с нами – гораздо ближе, чем вытянутая рука. Я всегда знал, что он есть – такой мир, верил в него и в ветер силы, ведущий меня, странника, по дорогам действительности. Верил и в то, что ветер силы способен создавать из самого себя и из фрагментов повседневности фантастический мир высоких энергий.

Но одно дело знать и верить, что иногда приходит солнечный ветер, а другое дело – пребывать в нём. И входить в открывающийся мир высоких энергий, в котором нет времени. Ни прошлого, ни будущего, а только вечно длящееся настоящее.

Я знаю, что этот ветер летит не просто из небес – он летит из самой Бесконечности.

И это её дыхание становится солнечным ветром – Solar Wind



Девушка с волосами цвета солнца

Когда я смотрю в окно, закрытое бамбуковым ролетом от жаркого летнего солнца, я вижу через щель далеко на горизонте за синей рекой под сияющими утренними небесами три высоких новых дома. Они возле озера Тельбин, в годы метафизической юности бывшего для меня волшебным – это ведь там коснулось меня «космическое посвящение». Таким это озеро и осталось в сердце навсегда, несмотря на то, что за годы всё там сильно изменилось, берега застроили, и давным-давно я туда уже не хожу.

Оттуда, с берегов озера Тельбин, в мою жизнь когда-то вошла девушка с волосами цвета солнца, цвета золотого песка на пляжах нашей юности. И стала моей верной подругой и спутницей странствий.

Девушка с волосами цвета солнца…

Однажды она подарила мне открытку со словами: «В любом цветке скрывается нектар, и в каждом дне – прекрасные мгновенья». А на другой стороне открытки было написано – «Наш мир открыт каждому». Эти простые слова стали одной из самых сокровенных мантр, ведущих через жизнь. Ведь если поверить в то, что «наш мир открыт каждому», тогда все пути становятся проходимыми. А все двери жизни можно открыть.

Главное – захотеть.



Колесо полноты бытия

А если «в любом цвете скрывается нектар, и в каждом дне – прекрасные мгновения», то все эти радующие душу и сердце мгновения подталкивают вращение великого колеса полноты бытия. Их много, этих мгновений – утром, днем, вечером и ночью, нужно только заметить их, обратить на них внимание и погрузиться в каждое из них. Чаще всего мы этого не делаем, упуская редкую возможность включиться в игру вращения колеса полноты бытия.

Мне легче замечать эти мгновения вечером – теплыми и безмятежными летними вечерами на Пляже Заходящего Солнца, когда солнечная дорожка блестит на воде, а его закатный свет ложится на мягкий песок… Или где-то в парках старого города, откуда видны дали из-под крон деревьев.

А на следующий день будут волшебные мгновения утра – восходящее солнце за рекой, пение птиц, капля росы на зеленом листке… Всё то, что вокруг нас постоянно, но мы не всегда это видим.

Мимолётные и недолгие, эти мгновения связываются с мгновениями прошлого вечера, а потом уносят в будущее – в настроение нового дня и нового вечера.

Вот так начинается вращение колеса полноты бытия.



Просто жили, как хотели

Когда я сижу в кресле в глубине комнаты и смотрю в окно на город за рекой, суеты на улице не заметно – видны только дали. Те дали, которым даровано свойство приобретать значимость и возвышаться над повседневностью.

Все эти знакомые улицы, дома, холмы города, острова на Днепре… О, метафизическая юность, пора любви и странствий… пора вольных бесцельных путешествий по городу, от одного его края к другому в потоке спонтанности бытия, когда и сам не знаешь, куда ноги понесут и куда поведёт жизнь.

Да, мы с моей верной подругой действительно жили, как хотели. И свободно по ветру летели, как белые облака над синей рекой и над нашим древним городом Вечности – белым, золотым и розовым.

Наверное, у всех так было в молодости и юности, но не жить же воспоминаниями. Жить нужно настоящим, и только тогда можно дышать полной грудью.

Дышать ветром, пахнущим свободой.



Линии жизни

Линии жизни подобны деревьям – мы их сажаем и фантазируем о том, какими большими они вырастут лет через двадцать, долго рассматриваем первые ростки, тщательно их поливаем, много говорим о них с друзьями. Но часто бывает так, что деревья, с которыми больше всего носишься, не приживаются, а разрастаются неожиданно совсем другие, которых не ждал и даже сам не сажал – ветер занес зернышко. Или птицы. Так бывает и с деревьями, и с линиями жизни – и ничего с этим не поделаешь.

Не прижившиеся засохшие деревья обычно выкапывают или спиливают, и никто о них особенно не сожалеет и не вспоминает. А с линиями жизни не так. Хотя несбывшиеся линии жизни мало чем отличаются от засохших деревьев, часто с ними жалко расстаться и выбросить из памяти. С ними долго не можешь проститься, хранишь какие-то книги и фотографии, иногда пытаешься слушать связанную с теми настроениями музыку или ходить по улицам, где когда то прикасался к этим линиям. Но увядшие линии жизни уже не оживишь – так, мимолетная ностальгия и сладостная печаль…

Когда я иногда прохожу по дарницким улицам, мне вспоминается ренессансная эпоха 1990-х и мечты о фантастической жизни – жизни в поисках высоких состояний. Эти мечты возникли ещё юности, когда я плавал в озере Тельбин. Я хорошо помню, как всё это начиналось – с желания прожить жизнь в поиске высоких состояний. Те давние мечты часто казались совершенно далекими от реальности – уехать в Калифорнию, работать в Эсаленском институте, путешествовать по всему миру, подниматься на вершины Гималаев и заниматься серфингом на островах Индийского океана. Свершились ли эти мечты? В целом – да, в деталях – нет. Много миров было пройдено с тех пор, много идей и увлечений было пропущено через себя. Но в Калифорнию я не попал, с Эсаленским институтом был связан только виртуально, через переписку и форумы. В Гималаях тоже не был и серфером не стал. Хотя по дорогам Азии кое-где путешествовал, в водах Индийского океана бывал не раз, и как выглядят берега тропических островах хорошо знаю.

А нашел ли я высокие состояния? Несомненно.

Они оказались, как клад в книге Коэльо, гораздо ближе. И чтобы к ним прикоснуться не нужны ни дороги Азии, ни воды Индийского океана.

Потому что они – внутри нас.



Мое сердце навсегда там

Когда я выхожу из квартиры, спускаюсь по лестнице вниз, прохожу через двор и заворачиваю за угол дома, начинается выложенная плитами дорожка, ведущая к остановке автобуса. А впереди за широкой рекой между деревьев виднеется песчаная полоска берега.

Когда-то я не раз бывал на том песчаном берегу – очень давно. Сейчас я хожу на другие пляжи. Сказать, что мне очень хочется попасть на тот песчаный берег, было бы неправдой. Я вижу его из своего окна, по вечерам там нередко светят фары машин. Наверняка там много мусора и других следов людей. Есть места и почище.

Но всё равно, когда я вижу эту песчаную полоску пляжа за рекой, в сердце оживает песня воспоминаний – немного грустная от того, что все это давно минуло, и радостная от того, что всё это было.

Немало есть таких мест по берегам Днепра в нашем городе, куда устремляются воспоминания, если проезжаешь мимо них. И хотя качество киевских пляжей ухудшается прямо на глазах, а большинство из них для меня уже не пригодны, всё равно моё сердце навсегда там.

На тех золотистых песчаных берегах Днепра.



Ласковое лето

Бывают вещи, возможные только летом – лежать на теплом песке; созерцать красное закатное солнце, опускающееся над рекой и над зелёными холмами Города Вечности; рассматривать лица людей, приходящих на пляж…

Зимой я сюда не хожу, и когда закончится лето, можно будет вытрусить песок из пляжного рюкзака – того самого легендарного рюкзака с надписью Live the Search – и убрать его в шкаф вместе с пляжным полотенцем и плавками. Но это будет когда-то потом, не сейчас – ещё не скоро… А пока – ласковое лето. И размеренный покой безмятежной летней жизни…

Утром я хожу на пляж недалеко от дома. Когда отплываешь подальше, вдали видна возвышающаяся на холмах города золотая башня Печерского монастыря. А если перевернуться на спину, то утреннее синее небо над головой так уносит в себя… Да, всё еще есть на берегах этого глубокого залива нечто космическое – как когда-то на озере Тельбин.

Потом – работа за компьютером в тенистой комнате, где музыка и постоянный искусственный ветер от вентилятора, раскачивающий бамбуковый ролет на окне. За окном, в узкую щель между ролетом и рамой, виден блеск солнца на реке, зеленые деревья, и вдали, за мостом, три высоких новых дома – на берегах того самого озера Тельбин.

А вечером – теплый песок и розовые ракушки на Пляже заходящего солнца. Синее небо и зеленые деревья… плеск волн, грозовые облака далеко на горизонте, теплый песок. В одно и то же время взлетает самолёт, берущий курс куда-то в дальние страны. А потом солнце опускается всё ниже и ниже, и от него появляется красная дорожка на воде.

По дороге с пляжа домой я прогуливаюсь на улице Городецкого, по этому «маленькому Парижу». Когда-то на этой улице жила моя бабушка и я часто бывал там в детстве. Снова, из года в год, там цветут липы, а их опавшие цветы лежат, как золотая пыль, на асфальте возле витрин роскошных магазинов – о, эта никуда не исчезающая из моего города золотая пыль вечности!

В длинные летние дни бывают такие вечера, когда посещает душу умиротворение. Это безмятежность полноты бытия. Кажется, что ласковое лето, как волшебное существо из детских сказок, протягивает из синевы вечерних небес ко мне свои руки, и ласково касается небесным светом. И тогда нет ни «вчера», ни «завтра»… ни дел, ни мыслей, ни забот.

А только синее вечернее небо над городом.

Такое оно, ласковое лето.



Золотая башня Востока

По утрам, когда я выхожу на маленький пляж перед своим домом на Оболони, где высокие зеленые деревья склоняются над золотистой водой, а маленькие рыбки носятся над песчаным дном, на горизонте передо мной виден купол золотой башни Печерского монастыря. Когда-то давно я часто бывал возле неё, любуясь далекими горизонтами за Днепром, и называл эту башню «Панагия» по имени древней иконы, почитавшейся в том монастыре. С образом золотой башни было связано много личных мифов. Она, как волшебная ось мироздания, ось моего жизненного пространства, стала символом метафизических поисков и творческого образа жизни эпохи 1990-х. В этих мифах не было ничего религиозного – я не церковный человек и никогда им не был, а золотая башня на горизонте просто привлекала внимание.

Сейчас другая эпоха и у неё новые мифы. Меня уже не волнуют ни отшельник Антоний, ни Печерский монастырь, ни гора Афон. Но золотая башня на горизонте перед моим окном осталась – теперь я называю ее «Золотая башня Востока». Она ничем не похожа на золотые башни Бангкока или пагоды Мандалая, а называю я её так потому, что она возвышается вдали на востоке. И взор притягивается к далёкой золотой точке на фоне синего киевского неба.

Однажды утром на пляже, отплыв от берега, я созерцал золотую башню вдали на холмах города. Когда-то она была для меня символом эзотерической жизни…

А удалась ли эзотерическая жизнь?

Как раз эзотерическая жизнь у тебя удалась – ответила мне золотая башня. – Да, в материальной жизни, ориентированной на успех, есть люди, достигшие большего. Но и тут тебе вряд ли можно жаловаться. За всё нужно платить, в том числе за свободу. И за эзотерическую жизнь. Если приоритеты избраны такими – высокие состояния и высокие энергии, – тогда материальный успех неизбежно становится вторичным. Те, для кого такая цель первична, могут достигать большего, но возможностей вести эзотерическую жизнь у них гораздо меньше.

Вот что ответила мне золотая башня Востока.



Солнечная пустота 

Когда я иду с пляжа домой, мне нравится сидеть на бетонных плитах набережной в тени деревьев. Сильные летние дожди смысли с плит всякий житейский мусор, бетон очистился и стал таким, каким он был, когда мы с моей подругой впервые попали сюда – в дом на улице возле пляжа с широкой рекой перед окном.

Дом, где нам было суждено прожить потом целую жизнь.

Сидя под деревьями, мне нравится смотреть на блеск солнца на воде и на очертания далёких домов за рекой, разглядывая разных людей, идущих на пляж. Люди там не какие-то особые – обыкновенные. Но в заполненном ярким солнечным светом мире все они воспринимаются гармонично.

Однажды утром на пляже я повстречал старика аскетического вида – сильно загоревшего, в выцветших шортах… Он мне был явно симпатичен, этот старик – в его улыбке мне показалось нечто завораживающее. То ли мудрость, обретённая после долгих лет житейских дел, то ли даже нечто большее – сама солнечная пустота.

Эта пустота обладает редкой способностью поглощать в себе все человеческие заботы, обесценивая суету повседневности и превращая её в стекающие по бетонным плитам песчинки. Наверное, потому многие так боятся этой пустоты, и пытаются заполнить её чем угодно – громким криком, шумной музыкой… Но разве можно заполнить шумом и криком то, что нельзя заполнить ничем на свете?

Наверное потому она мне так нравится – солнечная пустота. Как нравится стихия солнца, и само звучание слов – el Sol, Soleil, Sunlit Path.

Я ведь и сам солнечный странник. И когда я впервые повстречался с ней – с Солнечной Пустотой, это стало взаимной любовью на всю оставшуюся жизнь. Не удивительно, что она поглотила во мне всё, что оставалось от человеческой суеты. Теперь я – как одна из тех блестящих на солнце песчинок, стекающих по бетонным плитам, чтобы исчезнуть в стихии солнца.

Еl Sol, Soleil, Sunlit Path.



Песни ночи 

Когда приходит зима, долгими зимними вечерами я сижу у окна, глядя на мерцающие огни города вдали за рекой. Это уже было много раз, но мне не надоедает – как не надоедает птицам кружить в небесах.

Зимними ночами душа снова становится одним из далёких огоньков на горизонте и улетает вдаль, как ночная птица. Улетает в ночь – в Безбрежное, чтобы там в странствовать в бескрайних морях воображения и петь свои песни.

Простые и ясные, исполненные нежности и силы песни – песни ночи.

О небе и земле, об игре далёких огней, о зове неведомых путей… И о том, как легко и просто живется под счастливой звездой, когда наш мир открыт каждому.



Для тех, кто в драйве

Есть на другом конце города дорога, прямая и уходящая за горизонт – на восток. На край земли. Мне нравится иногда идти по ней – там, на той дороге, в моей душе снова рождаются песни Бесконечности.

Песни о пути на край земли.

Вот и сегодня, в дождливый декабрьский день я шёл по этой дороге под низким туманным небом, и капли дождя стекали по лицу. Но что погода, если ты на своей волне… когда ты на волне, тогда не важно, дождь, снег или ветер – важно только, какой ветер дует у тебя внутри. Ветер, создающий волну.

Справа от асфальтового тротуара была дорожка цвета шоколада – для велосипедистов. Я пошёл по ней, и тогда эта дорожка стала предназначенной для совсем другого – для тех, кого позвал за собой путь, уходящий на край земли.

Для тех, кто в драйве.

Я шёл по этой дорожке, а слева неслись машины… их красные огни сливались в мерцающий поток, как глаза неведомых зверей, бегущих на восток – на край земли. И было мне так легко и свободно идти по этой дороге… казалось, что у неё не будет конца.

Шум колес машин по мокрому асфальту был как завораживающая музыка, а запах бензина, доносившийся ветром, был в этот миг для души милее, чем запах самых лучших цветов. Так хотелось, чтобы эта дорога не заканчивалась…

А душе хотелось выйти за пределы себя и улететь – на край мира. Растаять и уплыть – на край земли.
Раствориться в ветре и улететь – в небеса.

В Безбрежное.

Наверное, всё это бред.
Но разве имеет это значение, когда идешь по дороге, уводящей на край земли? По особой дороге для тех, кто в полёте.

Для тех, кто в драйве.



Песок между пальцами

Время – песок между пальцами Жизни…

Закрывая глаза, я вижу её пальцы, между которыми течёт песок времени – тонкие и нежные, они более тонкие и более нежные, чем пальцы самых красивых женщин. «Немного солнца и вина, немного солнечного мая, и, тоненький бисквит ломая, тончайших пальцев белизна…».

Я помню, в юности, когда весь мир был окрашен любовью и страстью, образ песков времени, текущего между тонкими и нежными пальцами Жизни, приобретал эротическое значение – «мир перевернут как часы, и песок веков струится в бесконечность между нами».

С годами такое восприятие мира естественным образом ушло, но время – неумолимое время, – всё так же струится между пальцами.

Между тонкими и нежными пальцами Жизни.



Никогда

Бывает, что перебирая старые вещи, находишь что-то такое, что больше уже никогда не понадобится. Речь идет не об изношенных туфлях или порвавшихся брюках – это можно легко выбросить и забыть. И даже не о самой лучшей своей рубашке из юности, которую одевал на свидания с девушками – эту вещь может и жалко выбросить, но пользоваться ей всё равно уже не будешь. Печальнее всего бывает находить бумаги и книги, музыку или фото, связанные с волновавшими когда-то ум и сердце идеями и мечтами. И тогда со всей пронзительностью понимаешь, что кое-что из этого уже не понадобится – никогда. А те идеи, что волновали душу двадцать или тридцать лет назад, уже её не волнуют. И не потому, что душу уже ничего не волнует – нет, не потому.

Есть люди, для которых слово «никогда» – пустой звук, их интересуют реальные, конкретные вещи, а не абстракции. Есть такие, которые от слова «никогда» начинают раздражаться, вспоминая известную поговорку, согласно которой никогда нельзя это слово произносить.

А для меня слово «никогда» волшебно и значимо – не потому, что в нем есть печаль, и даже не потому, что какие-то мысли и мечты остались в прошлом, – нет, не потому.

Слово «никогда» – как подведенная черта. Оно обладает способность останавливать мир и останавливать время. И увидеть со всей отчетливостью всё то, что уже было.

А может быть и то, что ещё будет.



На высокой небесной орбите

Мне нравится иногда прогуливаться возле новой станции метро «Красный хутор». Она очень далеко от моего дома, на противоположном конце города – наверное, даже за горизонтом. Возле этой станции всегда мало людей – не построили ещё дома, магазины и базары, где обычно толпится народ. На далёком краю города и самого города не видно – слева забор, за ним какое-то здание индустриального вида, а справа лес с высокими соснами. И прямая дорога, уходящая вдаль.

Там, возле прямой дороги, в душе рождается очередная мечта о том, что хорошо было бы пожить здесь, на краю города какое-то время… может год или два, кто знает. Придумать себя новое имя на это время, приобрести квартиру в новом доме, и сделать там всё по своему вкусу, в духе божественного минимализма. И так жить себе безмятежно возле леса, редко выбираясь в город… Разве что, купить крем для бритья, бумагу или ручку, запастись рисом, гречкой и прочей едой… вот вроде бы и всё, что от города нужно.

А остальное время можно проводить на высокой небесной орбите, созерцая облака над уходящим до горизонта сосновым лесом и обретая в этом самое ценное, что может только быть на свете – самого себя. А когда надоест жить здесь – с легким сердцем продать квартиру, и переселиться в какой-нибудь другой новый дом, но обязательно на краю города.

На краю города оживает настроение, которое так нравилось мне в юности, когда я начинал познавать для себя ещё не пройденный мир, познавать вкус реальности – этой самой девственной из всех возлюбленных. Пусть это настроение – лишь мгновение, точка на бесконечных силовых линиях вечности, атом на вращающейся вокруг самой себя божественной небесной орбите – всё равно…

Всё равно это мгновение влечет к себе, как глоток свежего воздуха.

Мгновение на высокой небесной орбите.


Австралия 

Давным-давно, когда мы с моей подругой только начинали совместный путь, у нас была хорошая идея, так и не исполненная – уехать в Австралию, где барьерный риф и пустынные берега океана. Или в Новую Зеландию. Куда-то, где ещё осталась девственная природа, а жизнь неспешна, но и не в такой грязи и нищете, как в Индии.

Я бы там работал егерем в заповеднике, а она бы снимала фильмы о жизни опоссумов. Или райских птиц. Я знаю, что и заповедники такие есть где-то там, вдали от суеты; и работа такая есть – нормально оплачиваемая, чтобы можно было жить в Австралии как хочется – небогато, но всё же получше, чем здесь.

Это со всей отчетливостью понимаешь, когда задумываешься о том, куда идёт жизнь в нашей стране, и когда смотришь на лица, которые показывают по телевизору в новостях.

Хорошая страна Австралия… Главное, что она очень далеко отсюда.

И хорошая была идея – когда-то давным-давно. Правильная. Особенно, если бы всё это сделать тогда, когда мы были ещё молоды, полны сил и веры в свою судьбу.



Семантическая Вселенная 

Как-то зимой я шёл вечером на кухню, чтобы поставить чайник, и вдруг увидел из темного коридора, как за окном на небе зажглась яркая звезда. Это начал снижение самолет, прилетевший, наверное, из Абу Даби или из какого-то ещё далекого и экзотического места… хотел было написать из Дар эс Салама, но оттуда в Киев самолеты не летают – слишком далеко.

Этот яркий огонек, постепенно опускавшийся вниз и смешавшийся влево, светил перед окном минут пять, не меньше, и я понял, что самолет начал снижаться  километров за сто от Киева… как раз над нашим домом среди лесов и гор, занесённом сейчас снегами. Там часто пролетают самолеты, идущие на посадку в Борисполь.

А ночь была чистой и морозной, звезды мерцали и переливались. Перед окном было три звезды Ориона, и снова в глубине ночи приоткрылись передо мной врата семантической Вселенной – целой вселенной мыслей, чувств и смыслов. Созданного высокими энергиями мира мечты и мифа, неподвластного ни времени, ни суете повседневности.

А когда перед тобой открываются врата мира мечты и мифа, тогда уже не столь важно, где ты находишься – в холодном Киеве или в жарком Абу-Даби; стоишь на кухне перед окном, где в колени греет батарея, или сидишь возле сельской хаты у ночного костра под морозными звездами.

Потому что когда ты входишь в поток, он уносит тебя за собой – в глубины семантической Вселенной.



Божественный минимализм

В короткие зимние дни, когда сильные морозы и яркий солнечный свет, ко мне приходит настроение божественного минимализма. В этом настроении понимаешь, что среди всей этой житейской суеты на самом деле так мало нужно… И тогда небесный свет морозного зимнего вечера, ложащийся на стены пустой комнаты, становится дороже любых самых важных человеческих дел.

Когда в стремлении к божественному минимализму последовательно начинаешь отказываться от всего лишнего, от всего ненастоящего, иногда становиться страшно, что так можно отбросить большинство из того, что так ценят люди вокруг. И останешься в пустоте, даже если это пустота самых высоких небес.

Что поделаешь, такова моя судьба. С детства, с юности, небесные миры влекли меня больше чем земные. Зачем сопротивляться этому, если так хочет душа?

А когда придёт время покинуть мир, – понятно, что рано или поздно такое время придёт, – это станет логическим завершения идеи божественного минимализма. И тогда я тихо и незаметно открою в своем сердце невидимую дверь и улечу через неё в небеса.

Уйду, не оставляя следов.



Здесь и сейчас

Перед моим окном на острове песчаный мыс – когда-то мы часто бывали там с Тиной. На мысу тогда ещё был чистый песок, оттуда было хорошо видно весь город, и по вечерам – заходящее над домами солнце. А с другой стороны мыса к вечеру появлялась тень от кустов, и там так приятно было лежать на песке у воды и смотреть в вечернее синее небо, куда наши души улетали легко и свободно, как две вольные днепровские птицы.

Потом на этот мыс наездили дорогу, на берегу появилось много битых бутылок и прочего мусора – неизбежные следы пребывания людей. И мы перестали бывать там – в таком виде он уже был не нужен нам, свободным путешественникам, привыкших к девственным берегам.

Но в окно я его вижу каждый день.

Спустя много лет я пришел на песчаный мыс зимой по льду – вспомнить былое. Наверное, во второй половине жизни это нормально – вспоминать мгновения из первой половины. Мгновения из тех времен, когда воспоминания интересовали меньше всего. Не то, чтобы их не было – воспоминания всегда можно найти, но в те времена влекло только настоящее. Здесь и сейчас. Это были годы увлечения психологией и психотерапией, а в той традиции слова «здесь и сейчас», противопоставляемые «там и тогда» – основная мантра. Идея быть «здесь и сейчас» а «не там и тогда» – быть в настоящем, – запомнилась мне, возможно, больше всего из тех увлечений.

Мы так и жили в те годы, – в духе божественного минимализма, хотя и не особенно задумывались об этом.

Увлеченные настоящим и опьяненные жизнью.
Тем, что «здесь и сейчас».



Все будет хорошо 

Когда я был молод, то ещё не знал толком, чего хочу от жизни. Точнее, знал в самых общих чертах – хочу свободы и бесконечности мира. А вот чем в этой жизни заниматься, я ещё не очень понимал, были только неотчетливые фантазии об этом. Но когда наступала весна, и я шел по улицам города, сама Жизнь – та Жизнь, имя которой хочется писать с большой буквы, – уверенно говорила мне: «всё будет хорошо».

Расслабься, парень, и тогда у тебя всё будет хорошо.

Как я слышал ее голос? Очень просто – смотрел в небо на юго-востоке и задавал Жизни (а может быть, небу) вопрос, – так, как задавал бы его своей подруге: «Скажи, а что ты думаешь…»

И Жизнь всегда отвечала мне.

Она не обманула – были на моём пути и свобода, и любовь, и бесконечность мира, и много интересных, увлекавших душу дел…

Ведь если я и верил тогда кому-то безоговорочно, так это ей – Жизни.

И небу на юго-востоке.



Під небом недосяжним і безмежним

Когда я читаю слова львовского поэта 1930-х годов Богдана Антонича «під небом недосяжним і безмежним» – как опьяняется моя душа этими словами! Кажется, ещё немного – и она улетит, как птица, в это небо – «недосяжне і безмежне».

И снова распахиваются передо мной врата мира мечты и мифа – как бы его не называть, «семантической Вселенной» мыслей и чувств, призрачным миром невидимых смыслов или как-то иначе…

Как не называй его – это мой мир, и в нём разворачивается танец моей жизни и сплетается узор моей судьбы. Может, для кого-то эти танец и узор загадочны и прекрасны, а для которого – совершенно не интересны. Но они мои, и этим всё сказано.

Ведь именно в этом, моём мире я иду по не имеющему конца пути.

Під небом недосяжним і безмежним.



Есть улицы, как реки

В городе есть улицы, пронизанные ветром. Прямые и широкие, они напоминают текущие вдаль полноводные реки, – как легендарный для нас Бульвар Высоких Состояний.

По ним так легко идти, куда глаза глядят, не задумываясь о том, зачем идёшь – особенно в солнечный осенний день, когда под ногами шуршат сухие листья. На этих улицах легко можно забыть обо всех делах и заботах, становясь частью великого потока жизни, ветров и небесных облаков.

Я не знаю, как описать то, что влечет в этих улицах. Идешь по городу, течёшь в потоке существования, в потоке жизни, а потом заворачиваешь за угол, и там открывается такая даль… тенистая и тихая, уютная и зовущая, обещающая где-то впереди нечто самое желанное и заветное…

Кто знает, на земле или в небесах…
Да это и неважно.

Как настроение любви и страсти в юности, мудрости – в зрелом возрасте, покоя – в старости. Покоя и знания, что намерения исполнились, а жизнь удалась.

И тогда хочется завернуть на такую улицу, без лишних вопросов и слов. Чтобы довериться её пути, для которого нет названия.

И сказать этому пути «да».
Сказать «да» текущей реке.



Белый чайник

Один давний друг подарил мне на день рождения белый фарфоровый английский чайник Wilmax – хороший чайник, я его сразу полюбил. Белый английский чайник и красная китайская чашка стоят рядом – они так хорошо смотрятся вместе. Как иногда мужчина и женщина хорошо смотрятся рядом друг с другом.

А когда в середине дня в мою комнату ненадолго проникает солнечный луч, он освещает чайник и чашку изнутри, и они становятся полупрозрачными – как два экзотических цветка, названия которых я не знаю – белый и красный.

О, этот солнечный луч в безупречной белизне сосуда, напоминающей о белых домах южных стран под жарким солнцем.

В нём целый мир…



Оболонская мечта

Однажды в мае месяце я вышел из дома рано утром и по тенистым прохладным дворам пошел в сторону большого супермаркета за всякими житейскими покупками. В это время года свежая, ещё не скошенная трава зеленела, цвели белые и розовые акации. Пока я неспешно шёл тихими дворами, меня посетило откровение – а ведь великая «Оболонская мечта», как я её называл когда-то, уже исполнилась.

С давних времён моя линия судьбы разделилась на два русла, два пути. Один был связан с творчеством и улицами города, другой с жизнью «солнечного странника» на дорогах – сначала Приднепровской Украины, а потом других стран и континентов.

На дорогах родилась великая мечта об альтернативной жизни и о доме среди лесов и гор – волшебном инструменте ветра силы, «Доме Ветра». Путь к этой мечте был долог и сложен, немало встретилось на нём трудностей, и не всё получалось так, как хотелось. Но эта мечта исполнилась. Став достигнутой, она теперь естественна, как дыхание. И как звучащая песня – песня, к которой нечего добавить, и нечего из неё убрать.

А на улицах города была другая мечта – поселившись на Оболони в конце 1980-х годов, я назвал ее «Оболонской мечтой». Эта была мечта о творческом образе жизни в человеческом мире. Образе жизни, в котором совмещались бы и креативные поиски, и деньги, и свободный путь «вольного поэта», простирающийся от повседневности до самой далекой запредельности. Той запредельности, которой в небе над городом на меньше, чем на дорогах странствий.

И вот сегодня я понял, что и эта великая места исполнена. Она тоже теперь стала как песня, к которой нечего добавить, и нечего от неё отнять. Вдохновленный этой звучащей в сердце песней я иду по жизни дальше – между цветущими белыми и розовыми акациями под оболонскими небесами, где вместе совершают свой путь Солнце и Луна.



Искатели запредельного

В солнечный и ветреный день, пресытившись сидением на вечернем Пляже Заходящего солнца и созерцанием синих небес над Дарницей, я решил отправиться туда – где на тихих тенистых улицах, похожих на глубокие реки, так легко почувствовать и вдохнуть настроение полноты бытия. Можно долго рассуждать о том, что такое полнота бытия, но зачем? Она как любовь. Когда она есть, то просто есть. А когда нет – то её нет.

В молодые годы в таком настроении полноты бытия мы с моей подругой любили гулять целыми днями, чтобы пройти через весь город, от края до края. Да что город, в таком настроении не трудно поверить, что можно легко пройти через пол мира, а может и через весь мир – от края до края.

Потому что есть в этом настроении особая энергия, особая сила, и она движет порывом – «пройти через весь мир». Она создает чувство полета и танца – божественного танца жизни.

Но остается вопрос – если в таком полете и танце пройти через весь мир, то для чего? В молодости, когда такое настроение чаще расцветает в душе, над этим вопросом мало кто задумывается. Один готов пройти через весь мир для прикола, другой – чтобы доказать всем, какой он сильный, а кто-то – чтобы стать знаменитым.

У нас ещё в те далекие годы был найден свой ответ. Путь через мир и через жизнь мы совершаем, чтобы долететь до самых далеких и запредельных небес, а потом суметь вернуться на землю.

Ведь мы – искатели запредельного.



Небо и земля

Каждый год в середине мая мне нравится наблюдать за прилетом стрижей – они появляются в городе неожиданно. Ещё вчера их не было, а на следующий день уже слышен свист над крышами домов. Покидают они наши края обычно в начале августа – первыми из перелетных птиц. Птенцы подросли, и стрижам здесь больше нечего делать.

Для меня стрижи стали одним из напоминаний о периоде жизни в начале 1990-х. Это было удивительное время – как для кого-то эпоха 1960-х. В нашей стране в воздухе чувствовался дух свободы и предпринимательства, и казалось, что любое дело легко реализовать – стоит только захотеть. Один из моих друзей занялся перспективным бизнесом, и я бы тоже мог пойти по этому пути. Но у меня тогда появились более важные увлечения – трансперсональная психология и психотерапия, а также новые знакомые в Калифорнии, любезно приглашавшие меня туда на всякие тусовки. Были среди этих знакомых Станислав Гроф, Майкл Мэрфи, Фритьоф Капра и другие известные в тех кругах люди. В настроении той эпохи казалось, что стоит только захотеть, и завтра я окажусь в Штатах, в Эсаленском институте, а деньги на дорогу и виза – всё это как-то само собой решится… «друзья помогут».

Я называл то фантастическое время эпохой целостности бытия – целостности, потому что в жизни встретились и гармонично уживались Небо и Земля, Солнце и Луна – самое далекое космическое запредельное и самое близкое и обыденное земное. Оказалось, что обыденное и земное могут становиться не менее волшебными, чем далёкое и запредельное.

Символами того времени стала джазовая музыка, золотые осенние листья в киевских парках (букеты из них любила собирать моя подруга) и стрижи. Почему именно стрижи? Кто знает… но они запомнились с тех пор, когда всё в жизни казалось возможным, а все двери мира были открыты.

Когда шли друг другу навстречу небо и земля.



Моя йога

«Храни свою йогу в тайне, только в тайне она действенна» – сказал один древний мудрец. Но мне всё же захотелось сказать несколько слов о моей йоге и оставить в мире след, похожий на едва заметный и тающий в небе след улетающего на Восток самолета.

В 1980-е был период жизни, когда я несколько лет работал в приднепровском селе Григоровка матросом на пристани. После суток дежурства у меня было много свободного времени, и я уходил на два дня в леса и горы, наслаждаясь своей свободой наедине с миром. В тех краях был один пляж, длинный и широкий, на который часто выходили речные черепахи, а за пляжем начинался старый лиственный лес. По дороге в холмы (в те годы безлюдные и девственные) я часто купался там по утрам, глядя на синее небо над горами и зелёные кроны деревьев. Выходя из воды на берег, я повторял про себя мантру того времени: «Глядя на грандиозную йогу природы я понимаю снова и снова, что йога – это осознанная жизнь, а жизнь – неосознанная йога».

Сейчас сущность моей йоги проста и ясна, она давно уже не связана с восточными учениями – они были нужны только в начале. Но к пониманию этой сущности нужно было пройти долгий путь – может быть, даже длиною в жизнь. И этот путь у каждого из нас свой.

«Не в стоянии на голове, и не в созерцании пламени свечи, и не в особом питании суть йоги» – гласит старый афоризм. «Единство индивидуальной души со Вселенной – вот что такое йога».



Философия свободного поиска

Странствуя по городу в поисках вкуса реальности, в поисках мгновений вечно настоящего – мгновений столь же редких, как драгоценные камни, – я никогда не знаю заранее, что именно я ищу, и что мир подарит мне на этот раз. Таков свободный поиск – целая жизненная философия открытости и принятия всего.

А если быть открытым миру, тогда действительно на пути начинают всё чаще встречаться мгновения вечно настоящего – солнечный луч, коснувшийся лица; дуновение восточного ветра; запах далёкого дыма; тихие звуки неведомой музыки… Или улыбка незнакомого человека в автобусе – пусть и не мне адресованная, а кому-то совсем другому…

Такова эта философия и практика – искать, не знаю что, и находить яркие мгновения…

Мгновения подлинности существования.



На край мира 

Иногда хочется отбросить всё ненужное, как старую поношенную одежду, чтобы остаться в чистой пустоте и свободе – и улететь на край мира, на край земли. А когда старое отброшено, а новое ещё не обретено, тогда снова, как в годы метафизической юности, возникает особое настроение, когда перед тобой множество выборов, множество разных дорог. И мир показывает тебе многие приоткрытые двери – стоит только захотеть, и они легко откроются. Во всяком случае, так кажется в этом настроении. И, как в юности, кажется что все девушки на улицах города улыбаются именно тебе – стоит только захотеть, и они пойдут с тобой. Может быть, – даже и на край земли.

О, эти случайные улыбки на улицах города, на путях и линиях жизни – это они в юности звали на край мира, звали вечным обещанием чуда, обещанием утраченного рая, полноты бытия, а может быть – просто счастья. Я был молод и верил этим обещаниям, и действительно готов был бросить всё и пойти за такой улыбкой на самый край земли.

Хорошо, что была такая вера. Она делала молодость – молодостью, а мою душу – живой и настоящей. Потому что далёкий путь неведомо за чем, далекий путь за мечтой придает жизни те смысл и значимость, которые не заменишь ничем другим.

И тогда так легко и просто идти по линиям жизни и судьбы – идти за своей мечтой до самых далеких горизонтов.

На край земли.



Замкнутая на себя волна

Моя судьба – путь аскета пустотности бытия. Может быть, это не совсем жизнь аскета с точки зрения буддийского монаха – у меня есть жена, машина, квартира. И я не падаю в обморок при виде денег и при разговорах о банковских операциях. Но есть во всей моей жизни нечто общее, связывающее её в одно целое – пустотность бытия. Буддийская идея, очаровавшая меня ещё в юные годы, когда я почувствовал вкус великий пустоты…

Пустоты, способной придавать жизни – и даже банальной повседневности, – такую свободу и лёгкость, которая не сравнится ни с чем. А когда пришло осознание этой великой вселенской пустоты, тогда все страсти материального мира, вся эта борьба за богатство, славу и самоутверждение в обществе стали казаться второстепенными на фоне вечной игры высоких энергий во вселенской пустоте.

О невыносимой легкости бытия сказал один современный писатель, прославившийся этими словами. А я говорю о невыносимом блаженстве пустотности бытия…

«Войди в свое одиночество без страха, и только там ты сможешь найти свой внутренний центр, свою сущность» – вспомнились мне слова одного мудреца. Никто не говорит, что нужно быть всё время одному. Но если хочешь найти свой внутренний центр, необходимо, чтобы в жизни было достаточно много одиночества, так как общение с другими людьми уводит от внутреннего мира.

В своём внутреннем центре я нашел великую пустоту. Поэтому и моя жизнь, и моя судьба – это путь аскета пустотности бытия, путь замкнутой на себя волны. Главное, что он мой – этот путь, что он начинается из глубины моего сердца, из найденного внутреннего центра, а не из книг и не из мифов. И проходит потом через всю жизнь.



Lux Futura

Среди мест в городе, привлекающих меня, есть один новый дом в Дарнице, на любимой мной улице возле Бульвара Высоких состояний. Так легко и свободно дышится душе моей на этой улице, ведущей в бесконечную даль жизни – на юго-восток.

Дом недавно построили, в нём никто ещё не живет, и есть в нём зов – вечный зов будущего. И что из того, что наша жизнь имеет начало и конец, что мы были когда-то молоды, а потом стареем, чтобы исчезнуть в небытии. Когда нас не будет, бесконечность жизни и зов будущего останутся в мире – для других.

Я всегда любил новые дома, и когда-то в юности даже мечтал постоянно менять квартиры, следуя за рубежом новостроек на окраинах города. Хорошая идея, только она требует соответствующих финансовых возможностей. Или же нужно заниматься бизнесом с недвижимостью, как мой один мой друг – купил в кредит, перестроил, украсил, пожил немного, продал дороже, вернул кредит, купил новую квартиру.

Для меня же мечта о том, чтобы менять квартиры, осталась лишь мечтой. Но когда я иду по улице мимо нового дома, уходящего высоко в небо, я чувствую в этом доме бесчисленные линии судьбы множества людей – линии, уходящие в будущее. Они будут начинать здесь новую жизнь, будут праздновать новоселья, радоваться рождению детей, покупке диванов и новых машин.

А линии судьбы будут вести их в бесконечность будущего.

Ту бесконечность, из которой вечно льется навстречу нам невидимый небесный свет – Lux Futura.



Cosmic Factory 

В Киеве на Оболони есть мост через Днепр – я называю его Северный мост по аналогии с Южным мостом на другом конце города. Он находится прямо перед моими окнами, и я вижу его каждый день – в свете утра или по ночам, когда по нему бегут светящиеся точки машин. Вижу я его и сейчас, когда пишу эти слова.

Под знаком этого моста прошла большая часть моей жизни.

Устремленная в небо конструкция из узкой бетонной опоры и натянутых тросов похожа на какую-то пирамиду, или таинственный космический механизм – Cosmic Factory. Механизм преобразования нечеловеческих небесных энергий бесконечности в нечто другое, доступное людям.

Иногда в солнечные осенние я хожу на мост созерцать бездонную глубину небес над городом, – а с моста, высоко поднятого над рекой, весь город хорошо виден, от одного края горизонта до другого.

Мост был построен в 1976 году недалеко от бывшей там раньше пристани «Выгуровщина», на которой я в те времена иногда бывал. Мы ездили в те края с друзьями и подругами студенческих лет в походы, с палаткой, гитарой, вином и прочим, переправляясь туда на катере с Подола, от Спасского причала.

А в 1976 году – году Дракона, – в моей жизни произошли радикальные изменения. Я понял, а точнее пережил и испытал нечто особое – вкус реальности, подробно описывать который сейчас ни к чему – я уже много раз говорил об этом в своих книгах.

В том далеком году Дракона прикоснулась ко мне небесная бесконечность, придав жизни новые смыслы и направления. Благодаря этому все эзотерические увлечения йогой, буддизмом и «высокими состояниями» из красивых слов, прочитанных в книгах, вдруг стали для меня реальностью – самой что ни есть реальной реальностью, увлекшей за собой на всю жизнь.

А Северный мост, построенный в этом же году, сразу привлек внимание и стал одним из символов новых смыслов и настроений. Я помню, как в 1976 году шел с одной девушкой из тех лет по мосту в сторону заходящего солнца – впереди на правом берегу только начинала строиться Оболонь, Троещины ещё не было. Всё вокруг было пустынным, безлюдным и девственным; редкая машина проезжала по посту раз в десять минут.

А над головой было бескрайнее небо, и бесконечность – сама Бесконечность – так ласково протягивала к нам свои руки и звала за собой, обещая целую жизнь впереди. Жизнь, наполненную творчеством и поисками запредельного.

Прошло много лет – три раза наступал год Дракона.

Да, бесконечность небес сдержала свое обещание – эзотерическая жизнь удалась. Пусть она оказалась не такой, как мечталось в далеком 1976-м – это часто бывает, – но она удалась.

Заканчивается очередной год Дракона. В его угасающем свете все эти 36 лет, от 1976 до 2012, сливаются в моем сердце в нечто единое, целостное и яркое, где уже не осталось ни отдельных воспоминаний, ни событий, ни имен людей, с которыми судьба сводила меня на этом пути. Остается только сам дух эпохи – дух эзотерической жизни.

Остается светящаяся, тягучая и переливающаяся субстанция вечности, похожая на такую же глубокую космическую синеву небес над мостом.

Что сказать ещё о ней, этой субстанции вечности? Все воспоминания неизбежно принадлежат прошлому, и от того в них есть некая понятная ностальгия. Но эта субстанция не принадлежит прошлому.

Принадлежит ли она будущему?
И является ли этот свет вечности Lux Futura?
Кто знает…

Но я точно знаю, что она принадлежит настоящему – вечно настоящему.


Дом возле пляжа

Моя квартира в Киеве находится недалеко от пляжа. Я её так выбирал, когда много лет назад решил поселиться на Оболони, чтобы вести пляжный образ жизни. Ближайший пляж небольшой, он не самый чистый и комфортный, но до него идти десять минут, и это главное. Можно выйти на пляж в любой момент, пройти или по солнцу, или тенистыми зелеными дворами – как захочется, – и в любой момент вернуться домой.

Что-то в нём есть, в этом маленьком пляже – по утрам там яркое солнце и чистая вода, впереди видны голубые дали, зеленые острова и город на горизонте. Cпускаясь на пляж по теплому бетону откоса набережной, я сразу попадаю в пространство солнца, лета, воды и ветров, летящих над рекой – всего того, что я так люблю и что сопровождает меня всю жизнь.

Пляж далёк от девственности, но что мне до того – в городе сейчас везде так. А я как птица – живет в своём мире и поёт свою песню, не обращая внимание на то, что её не касается. Главное, что на пляже есть рыбки в чистой воде, золотистый песок под ногами и холодная глубина. А когда отплываешь от берега, над головой яркое синее утреннее небо с перистыми облаками…

Бесконечность… О да, она здесь совсем рядом.

И голоса людей на пляже этому не мешают.

Когда я хожу сюда, то не беру телефон, и можно забыть обо всех делах и на время расслабиться, наблюдая, как над тем берегом где-то далеко-далеко начинают собираться грозовые облака. Но они придут сюда ещё не скоро, и пока можно безмятежно и беззаботно общаться с солнцем…

А когда облака всё же приблизятся, и за рекой загремит первый гром, я не спеша вернусь домой, где из окна виден всё тот же ландшафт – синяя река, белый город вдали, зеленые острова и растущие грозовые облака…

В таинственном и прохладном солнечном полумраке моей комнаты, где звучит тихая музыка, я буду перекладывать камешки, найденные в песке на пляже. А на полу будет медленно передвигаться солнечный луч, проникший из-за бамбуковых штор.

Вот такой он, дом возле пляжа.



Созерцатель дали 

Летом, когда начинается жаркий сезон, иногда бывают дни с сильным ветром. Тогда небо становилось чистым, как голубой океан, солнечный свет сверкает, а редкие белые облака над горизонтом кажутся далёкими островами и архипелагами.

Утром, собираясь на пляж – а по утрам я хожу на «Пляж восходящего солнца», – мне нравится стоять у окна и смотреть на город вдали за рекой, узнавая там знакомые дома и улицы, с которыми что-то когда-то было связано. А сегодня из далекой трубы на самом горизонте вдруг начал подниматься дым. «Готовятся к зиме, печи проверяют»… И мысли о зиме унесли фантазии далеко-далеко…

Как странно, летом, когда вся жизнь радуется теплу, птицы носятся в небе, а дети плещутся в реке, мысли уносятся к далекой зиме, когда на землю опускается с небес космической холод, реки сковывает лед, а снег блестит на холодном морозном солнце мириадами радужных блесток…

Есть в этом тяга к чему-то заведомо далекому и нереальному… Что это? Упоение забвения? А может – просто тяга к далекому.
Ведь я – созерцатель дали.
И такова моя судьба.



Infinity Beam

В конце июля дни становятся короче, а солнце опускается ниже. И снова, как в мае, солнечный луч начинает проникать в мою комнату. Это он – луч бесконечности, луч творения, приходящий в земной мир из невообразимой небесной дали.

Вначале он освещает розовую раковину из тропических морей Индонезии, потом красную китайскую чашку с черными иероглифами, а после опускается на стоящий в хрустальной вазе букет сухих полевых цветов их холмов в окрестностях Букрина.

И в сердце оживает настроение, посетившее меня в мае в моем доме среди лесов и гор, когда небольшое пятно яркого света, узкий луч, – посланник Стихии Солнца, – приходил из самой далекой бесконечности и достигал земного бытия, чтобы озарить букет красных, желтых и белых цветов, собранный несовершенными земными руками человека.

Этот луч, посланник Стихии Солнца, достигая земного бытия, делает волшебным все, чего он касается. Луч бесконечности зажигает весь мир вокруг яркими красками, заставляя его сиять и переливаться – переливаться и искриться, как нескончаемый карнавал.

И тогда все эти инсталляции из таинственных предметов в моей комнате становятся декорациями на сцене непостижимой и загадочной божественной игры. В центре этой сцены – таинственный древний храм, созданный из старого сельского волшебного глиняного горшка, окатанных водой причудливых коряжек, собранных давным-давно на райском (в те годы) побережье Бучацких гор, перьев небесных птиц и всяких подвешенных на тонких нитях мелких экзотических штучек из Юго-Восточной Азии.

И когда вместе с солнечным лучом, проникающим по утрам в комнату, эта пестрая сцена озаряется Лучом Бесконечности, на ней начинается игра таинственных волшебных существ, выходящих из глубины глиняного горшка. Это она – игра тонких энергий, затягивающая в себя и заставляющая забывать обо всеми на свете.

А когда солнечный луч, пройдя изначально предначертанный ему небесами путь, покидает комнату, все угасает, сцена пустеет, таинственные существа уходят в свой волшебный горшок, и снова остается то, что можно видеть глазом всегда – старое пыльное дерево, керамика, камни и морские раковины.

Но луч бесконечности успел войти в моё сердце и зовет за собой, зажигая в сердце жажду жизни и стремление ко всему далекому – зовет оставить все суетные земные дела, выключить компьютер и выйти из дома, чтобы погрузиться летнюю стихию воды, пронизанную ярким солнечным светом.



Альтаир и Вега

Одной морозной февральской ночью яркие звезды за окном разбудили воспоминания о зиме далёкого 1982 года и об одной подруге тех давних лет… В одну ночей, когда время уже давно перевалило за полночь, все шумы в доме давно стихли, а на улицах перестали ездить машины, мы лежали в тишине, обнявшись, и глядя в окно на такие же яркие звезды, мерцавшие и переливавшиеся в холодном небе. В городе редко их увидишь во всей красоте, но сегодня была особенно прозрачная холодная ночь. Я показывал моей подруге созвездия, рассказывая, как они называются. Перед нами было две звезды, – наверное, Альтаир и Вега – встретившиеся в небесах и вместе совершающие свой путь.

А потом рассказывал про яркие звезды в Трахтемирове и читал по памяти стихи Валеры, приятеля из нашей давней трахтемировской компании  – «мы расцветём где-нибудь долгим воспоминанием имени разных тысячелетий…».

Это было одно из тех мгновений, когда душа, окрыленная любовью и энергией молодости улетала в небеса – туда, где светили Альтаир и Вега, – и было совершенно не важно, что с нами будет дальше, как сложится жизнь, чем мы будем заниматься… да и будем ли мы вместе.

В такие мгновения вечности никто об этом не думает.

В такие мгновения – потому они и называются мгновениями вечности, – никто вообще ни о чем не думает, а позволяет себе улететь в небеса – к звездам.

Туда, где плывут по небу вместе Альтаир и Вега.



В свете небесной бесконечности

На улице Радужной я зашел в маленький магазин выпить чашечку кофе. Случайный магазин, я никогда в нем не был, случайное кафе… Но в нем был такой свет небесной бесконечности, льющийся с севера…

Только зимой в морозные солнечные дни бывает такой свет, и пока я пил кофе, глядя на небо с узором перистых облаков, мысли мои унеслись далеко.

Когда давным-давно я впервые увидел свет небесной бесконечности, он полностью меня очаровал. Я сразу понял, что есть в нём нечто божественное, нечто такое, что ассоциируется со словами «вселенская любовь» или «свет абсолюта» из каких-то мистических книг.

С тех пор в свете небесной бесконечности проходит вся моя жизнь. Другие занимались бизнесом, богатели, достигали известности и строили роскошные дома… а я был занят своим делом. Я пребывал в свете небесной бесконечности, завороженный вечной игрой этого света. И возможностью участвовать в этой игре, дарованной мне судьбой.

Сожалею ли я сейчас, когда прошла большая часть жизни, о своем выборе в пользу небесного света?

Нет, не сожалею.

Ибо такова моя судьба – пребывать в свете небесной бесконечности.



Не оставляя следов

Когда начинается весна, в воспоминаниях всплывает яркий летний мир за окном… зелёный и цветущий, озаренный светом солнца, привольно раскинувшийся под синим небосводом.

Этот яркий мир зовёт убежать далеко-далеко, забыть себя и раствориться в потоке жизни. Мы всегда следовали его зову – доверчиво, без всякой мысли о том, что мир нас обманет.

И мир не обманул нас.

Таков он, наш запредельный путь, по которому мы обошли весь мир, не оставляя следов. Разве остаются следы на песке – и на берегах Днепра, и тем более на берегах далёких океанов? Разве остаются на небе следы перелетных птиц и белых облаков?

Так и мы – прошли через весь мир, не оставляя следов на линии жизни. И даже на линии счастья.



Мы были как боги

Когда я выходу из городской квартиры и закрываю за собой дверь, первое что я вижу – свет на стенах парадного. Неважно, что стены эти не очень чистые и красили их давным-давно – суть ведь не в этом, и небесному свету всё равно, каких стен он касается.

В этом свете – все годы нашей жизни, и все дороги странствий, среди гор и лесов, или по улицам города. Ведь все наши странствия начинались с этого света на стенах парадного, через которое мы спускались по лестнице. В этих странствиях нужен нам был только небесный свет – зовущий за собой в самую далёкую даль. В этом свете всё казалось столь значимым… «В этом свете мы были как боги» – вспомнились слова из какой-то книги. Во всяком случае, так иногда казалось

А свет на стенах зовёт убежать за горизонт, чтобы раствориться в этом вечно длящемся чуде, имя которому – жизнь, имя которому – мир.

Мир этот понятен и прост, – яркий и ясный, с синим небосводом и белыми облаками над розовым городом. Мир простирается перед нами бесконечно далеко – как небо, в котором свободно летят птицы. Стоит только захотеть, расправить крылья – и можно легко улететь на самый край мира. А может, и ещё дальше.

Поэтому нам и казалось иногда, что в таком ясном небесном свете мы были как боги



Мое поколение

Мое поколение жило на свете в ту пору, когда мир стал открытым – в разных странах пали всякие диктаторские режимы, и они стали доступны для путешественников. Можно спорить, лучше ли стали жить люди в тех странах, но я сейчас не об этом. Это политика, а для свободного путешественника важна была сама возможность странствовать по всей земле от края до края – от белых снегов Непала до белых песков острова Занзибар. Эта возможность опьяняет и кружит голову больше всего – даже больше, чем сами путешествия. Знание, что если тебя поманит горизонт, ты легко соберешь свой рюкзак и отправишься на край света – куда глаза глядят.

А в открытом мире далекие горизонты так звали в себя… Не важно, были ли это горизонты Южной Америки, или же горизонты на берегах Днепра. Важно, что голубые дали окрыляли душу, и была вера, что все цели достижимы, даже самые невероятные, а все двери мира легко открываются… И эта вера вместе с открытостью мира превращала жизнь в полет – полет в голубую даль.



Когда нас не будет

Иногда бывает так приятно пройтись по бульвару в Дарнице, под прекрасным вечерним небом с розовым узором облаков. За час до захода солнца начинается здесь это таинство, эта мистерия бесконечности неба, неизменная и вечная, как сама жизнь.

Когда-то и мы ходили здесь, по этому Бульвару Высоких Состояний, улетая в синие безбрежные вечерние небеса.

Настанет время, и нас не будет на свете – мы естественным образом исчезнем из мира, как исчезают все живые существа.

А бульвар останется, и останутся над ним небеса…. как останется и легенда из моих книг о том, что есть где-то в городе Бульвар Высоких Состояний, и что когда-то давно ходили по нему мужчина и женщина – искатели запредельного.

Другие будут идти по этому бульвару на восток, и души их будут всё так же улетать в вечерние небеса. Ведь на Бульваре Высоких Состояний иначе и не может быть


Дороге этой не будет конца

В городе мне нравится иногда ходить вдоль широкой и прямой дороги, идущей через Южный мост и дальше вдоль линии метро. Давно, когда эту дорогу только строили, мы с Тиной ходили здесь по бескрайним пескам, простиравшимся до самого горизонта. Потом здесь выросли новые дома – целый город, незнакомый мне многолюдный город.

Однажды ранней весной я шел по этой дороге на восток, слева и справа были новые дома, а впереди меня влекли высокие и далёкие небеса. И так легко и радостно на душе было от того, что впереди эта бескрайняя даль.

Хотелось, чтобы этой дороге не было конца – как и дороге жизни.

Ведь жизнь – это тоже дорога. Дорога. на которой так легко забывать себя и входить в поток существования, поток бытия и времени…

«Забудь себя, будь в потоке». Забудь себя, забудь о своём несовершенстве… Если не можешь освободиться от него – просто забудь.

И тогда ты станешь как пустой бамбук, и будет в нём звучать ветер самой Вселенной, поющий всё ту же, не имеющую ни начала  ни конца песню: «Забудь себя, будь в потоке, и тогда этой дороге не будет конца».

И тогда ты станешь лёгким и текучим, лёгким и свободным.

И всё в жизни будет так просто.

И дороге этой не будет конца.

неділя, 1 жовтня 2017 р.

Дорогами прошлого (2017)

Алекс Родин 



Дорогами прошлого


2017


В зеленій діброві
Зачарований мандрівник
Дорогами прошлого
Тридцать лет спустя 
Высота
Заруб
Євангеліє від ластівки
«Мрія живе всередині вас» 
Среди белых стен
Пангея
Свет рая
Sanctuary
Гора Виха
Алмаз
Дорога длиною в жизнь 
Волшебный горизонт
Где мой дом?
В мире голубых гор 
Под цыганской звездой кочевой 
Колесо
Дар 
И позвал их горизонт



В зеленій діброві 


Возле дороги, по которой мы ездим из города в наш сельский дом среди гор и лесов, есть небольшая дубовая роща. Это даже не роща, а лесополоса, посаженная когда-то вдоль поля. Она в стороне от сёл и когда останавливаешься в этой «зеленій діброві», как говорят в наших краях, то вокруг только поля, далёкие горизонты и пустая дорога. Здесь, в этой дубраве, начинается подключение к волшебной стране – фантастическому миру мечты и мифа.

Летом, когда дубы зелёные, под ними глубокая тень и прохлада даже в самый жаркий день. Там много поющих птиц и всегда есть хотя бы небольшой ветер. Трудно назвать это лесом, но когда заходишь в эту «зелену діброву», то ощущается связь со всеми лесами – и Голосеевским лесом в Киеве, и лесами вокруг нашего села.

В этом году весна была ранняя, но холодная. Когда мы в середине мая подъехали к роще, дубы ещё стояли без листьев, и только на некоторых были маленькие желто-зелёные цветы, похожие на сережки. Как будто сейчас была середина апреля, а не мая. Под деревьями было много прошлогодних листьев и сухой травы, а холодный северный ветер только усиливал впечатление, что продолжается «мистическая весна» с её голой землей и ярким светом.

Где-то на западе, за полями виднелись далёкие голубые холмы возле Мироновки, а на востоке, за долинами и лесами, на горизонте синели Бучацкие горы. Там когда-то был солнечный рай нашей молодости, и хотя с тех пор прошло почти тридцать лет, мысли об этом грели душу.

Конечно, прошлое – это всего лишь прошлое. Давно минувшее, прошедшее и оставшееся позади. И понятно, что жизнь продолжается в настоящем, а не в памяти. Но иногда хочется пройтись дорогами прошлого, чтобы прикоснуться к линиями жизни той давно минувшей эпохи, когда мы были молоды и полны веры в свою счастливую звезду.

А если прикоснуться к этим струнам души, они снова зазвучат и станут песней… Вечной песней о жизни на дорогах действительности, песней о моём пути и судьбе.

Судьбе созерцателя дали.


Зачарований мандрівник 


Одно их первых и самых ярких лет странствий своей метафизической юности я провел в одном маленьком приднепровском селе «в приймах» у деда Ивана и бабы Одарки. В те годы мне нравилась идея уехать из города на всё лето и где-то странствовать – где получится и как получится. Это так свойственно юности – особенно если эта юность «метафизическая» и окрашена поисками не только любовных приключений, но и внутренних смыслов.

В селе я помогал деду и бабе по хозяйству, а они мне разрешили поставить палатку в саду под яблоней. Когда были дожди, я спал на чердаке в сарае, где был запас сена для коз. Иногда помогать старикам по хозяйству нужно было больше – пилить и колоть дрова, носить воду, косить сено, – а иногда меньше. Но свободного времени у меня всегда хватало, чтобы бродить по окрестностям, по полевым дорогам, лесам, горам и долинам. Большую часть времени я проводил на берегах Днепра – солнце, песок, вода… Одним словом, лето.

В середине августа, «на первого Спаса», как говорили люди в селе, погода начала портится. Были все признаки, что приближается похолодание, и лето заканчивается. Как-то естественно у меня возникла мысль, что пора уезжать в город.

Последний день моего лета я провел на берегу – песок был ещё теплый, и так приятно обволакивал тело. Лежа у воды, я окинул взором горизонты, очертания гор и долин – волшебный мир, открывшийся мне… Мир, в котором я странствовал по дорогам действительности, наслаждаясь своей свободой.

«Зачарований мандрівник», как сказал один из поэтов… свободный от всего, и прежде всего – от самого себя. Куда поведет мня дальше эта внутренняя свобода? Кто знает… Может, в Индию, или на кочевые дороги Юго-Восточной Азии, а может – в глубину своей души. Ведь впереди ещё вся жизнь.

Сложив в рюкзак немного яблок и груш – «гостинці» от бабы Одарки, и баночку липового меда от деда Ивана, а также свои немногочисленные вещи, записные книжки и несколько маленьких серых и желтых окатанных водой камешков со своего пляжа, я пообещал деду и бабе обязательно вернутся «колись восени». Утром я ушел по полевой дороге в соседнее село, а оттуда на попутной машине доехал до Канева, где сел на киевский автобус.

С сердцем, наполненным впечатлениям ещё одного лета свободы, я возвращался в город, к своим друзьям и подругам, к своим книгам, дневникам и музыке. И было на душе так легко и светло, ясно и просто – ведь я вольный странник. «Зачарований мандрiвник» на дорогах действительности. Хотелось верить, что это настроение, это чувство свободы и лёгкости сохранится в городской жизни, а дела повседневности не поглотят его бесследно.

«Может быть, это и есть он – таинственный внутренний центр, внутренний первоисточник всего» – думал я, сидя в каневском автобусе. «Тогда это редкая находка. Внутренний центр, светлое и чистое ядро в центре души, в глубине сердца позволит начать новую жизнь, отбросить все ненужное, и вокруг внутреннего ядра создать новый жизненным мир из ясных и простых вещей. И будет в нем всё легко и просто – все на свете двери будут легко открываться, а все пути и линии жизни будут так же легко начинаться, уводя далеко-далеко – за самый горизонт.

А может быть ещё дальше – в запредельное.
Ведь я – «зачарований мандрівник» на дорогах действительности.


Дорогами прошлого


В один из дней в середине мая мы с Тиной отправились на Зарубину гору – одно из важнейших наших мест на дорогах прошлого. Там легче всего было прикоснуться к линиям жизни тех давних лет – прикоснуться к этим вечно звучащим струнам души. Чтобы они снова стали песней – о молодости, о жизни, о судьбе и о поисках запредельного.

В тот день был яркий свет и ветер – всё, как положено. Синева небес сверкала, и снова на полевой дороге было две тени – мужчины и женщины, идущих в неведомое.

Через час мы уже были на горе – небольшом кусочке песчаного склона с несколькими большими камнями. Немного осталось от той, старой Зарубиной горы – всё заросло кустами и деревьями. Но вокруг нас были и глыбы зернистого «трахтемировского» песчаника, и осыпающиеся пески – золотисто-рыжие и зелёные. Под горой на берег с шумом накатывались волны, а над песчаным склоном поднимались сосны на фоне синего неба…

Сколько лет небо над Зарубиной горой звало нас в далёкий путь, и мы шли за этим зовом, доверившись ему и ни на миг не сомневаясь – ведь мы были тогда молоды, и сомнения были нам не свойственны. Потому мы шли к пределам известного и даже дальше, не боясь погрузиться в непостижимое.

Волшебная земля, пронизанная силой и волшебством…

Даже не верится, что всё это было с нами.


Тридцать лет спустя 


Когда-то, лет тридцать назад, я написал рассказ о «солнечной дороге», и о чувстве бесконечной дали, посетившем меня на каменистом мысу возле давно не существующего села Зарубинцы. Мыс напротив Переяслава сильно выступает на северо-восток, и Днепр поворачивает свое течение направо. До этого мыса дали видны только на севере и западе, в стороне Киева, а южный горизонт скрыт за горами. Но если обогнуть мыс, открывается грандиозный вид в сторону Канева, а гряды синеющих гор волнами уходят на юго-восток. Это там передо мной открылся когда-то путь в Волшебную страну – в фантастический мир мечты и мифа.

Тридцать лет спустя я снова оказался на этом месте. Многое там изменилось, все заросло кустами и деревьями. Небольшой пляж под обрывом исчез бесследно, но огромный камень, выступающий в воду, остался на месте, и только наползавшие на берег зимние льды развернули его.

Но главное, что осталось там – бесконечные дали и зовущие горизонты.

И что из того, что нет уже моего пляжа и поросли кустами песчаные склоны – всё это второстепенное по сравнению с открывающимся с мыса видом на голубые горы, озаренные ярким утренним солнцем под сияющими синими небесами, с которых сегодня особенно щедро нисходил сверкающий свет, делая все четким, ясным и понятным. В мире перед глазами, в душе, в линиях жизни и судьбы.

«Поистине – написал я когда-то в дневниках метафизической юности, – Солнечная Дорога открывается не каждому, но когда её находишь, она осознается со всей очевидностью».

Изменилось ли что-то с тех пор? Для Солнечной Дороги – ничего не изменилось, она всё та же. Для меня – тело стало на тридцать лет старше, голова побелела, душа стала мудрее.

Хотя, по сути, и для меня ничего не изменилось. Я все такой же «зачарований мандрівник», идущий в поисках своего внутреннего рая по Солнечной Дороге к далеким голубым горам.


Высота


На северном краю наших гор, где они обрываются над Днепром напротив Переяслава, есть вершина, которую называют просто «Высота». Не знаю, кто придумал это название, но оно прижилось. Во-первых, потому что это действительно безымянная «высота 222». А во-вторых, потому что с этой вершины так далеко видно на все стороны света, что она кажется самой высокой точкой. На самом деле в наших краях есть горы и повыше, но в большинстве случаев сегодня с них уже нет вида – его закрывают выросшие за последние десятилетия деревья.

Сейчас «Высота» и её окрестности – места людные, там почти каждый день можно встретить туристов, а тропинки хорошо натоптаны. А раньше было иначе, и люди здесь бывали нечасто. На полях вокруг «Высоты» росла пшеница, весной их пахали и сеяли, в августе убирали урожай. На этом активность колхоза в селе Григоровка заканчивалась, и в остальное время, с весны по осень, там можно было встретить только пастухов, перегонявших скот с одного холма на другой. Скот вытаптывал заросли, и везде по склонам гор легко можно было пройти, в том числе и по территории бывшего когда-то неподалёку села Монастырок. Туристов тогда здесь практически не было, изредка можно было встретить геологов – Алексея Иванникова, Ивана Никитина, Ивана Соколова и ещё одного молодого бородатого геолога из Черкасс, имени которого я не запомнил. Каждая такая встреча была редкостью, и становилась поводом для разговора и знакомства.

Это были легендарные времена, оставшиеся в далёком прошлом и настолько ушедшие назад во времени, в глубины памяти, что они стали уже почти что мифом.

Я попал туда впервые в начале 1980-х, очарованный статьей М. К. Каргера «Развалины Зарубского монастыря», опубликованной в 1950 году в журнале «Советская археология». История поисков остатков монастыря может и любопытна, но не настолько, чтобы её сейчас пересказывать, так же как подробности моего знакомства с археологом Евгением Максимовым.

А «Высота» и стоявший на ней стальной топографический маяк на трех ногах тогда произвели на меня сильное впечатление – было в этом что-то космическое. Небеса, дали, ветры, облака, днем солнце, ночью яркие звезды и Млечный путь над маяком… Я тогда был молод и романтически настроен (что для молодости дело обычное), и таинственная гора с маяком, стоявшая в центре безлюдной и непознанной волшебной страны, поражала воображение. Дед Гриша из Трахтемирова, рассказавший мне о названиях здешних гор, называл эту вершину «Монастирські могилки», но это название (сейчас уже мало кому известное, как и название соседней горы «Микитин Шпиль») в моей внутренней мифологии и мистической топографии не прижилось.

Однажды в те давние времена, в начале 1980-х, мы со Шкипером нашли недалеко от маяка на краю поля большой камень с причудливыми наплывами на поверхности – такие камни часто встречаются в здешних горах. Собравшись с силами, мы вдвоём перекатили камень и положили прямо под маяком, чтобы можно было сидеть в центре трехгранной пирамиды. Тридцать пять лет спустя, когда после долгого перерыва Шкипер снова появился в этих краях, мы с ним вспомнили эту историю и говорили о том, что приходящим из Трахтемирова туристам наверное рассказывают, что этот камень на горе в незапамятные времена положили великие маги древности, бросившие вызов смерти. «В каком-то смысле так оно и есть» – сказал на это с улыбкой Шкипер.


Заруб


Заруб – хорошая видимая с «Высоты» гора с древним городищем, где сейчас стоит над обрывом деревянный крест. Когда-то там были археологические раскопки, где я несколько лет работал в экспедиции доктора Максимова, в свободное время путешествуя по окрестностям. Так и хотела рука написать банальные слова «и это запомнилось мне на всю жизнь», но не написала, потому что это неправда. Раскопки, тяжелый труд лопатой на жаре, шумная компания археологов, знакомые девушки-студентки – всё это с течением лет сильно позабылось. А в памяти осталось совсем другое.

На том месте, где был лагерь археологов (оно быстро заросло травой и кустами после последней экспедиции 1985 года) я потом часто бывал и ставил там палатку. Место это было хорошо мне знакомое, комфортное и обжитое – как собственный сад. А в те годы у меня не было своего дома и сада – трахтемировская хата уже не существовала, а другие дома пока ещё не появились. Недалеко от палатки среди двух диких груш я вешал гамак, где подолгу лежал в жаркое время дня, или сидел в тени под кустом боярышника, растущим над обрывом.

Многие мечты и настроения молодости были связаны с этим местом – именно сюда улетали мои мысли, когда я зимой сидел в библиотеке и читал в книгах по геологии о древнем океане Тетис и праконтиненте Пангея. Это и запомнилось больше всего.

И вот сейчас, тридцать пять лет спустя, я снова оказался на этом месте в прохладный и ветреный день мая 2017 года. Где-то за рекой в Переяславе шли дожди, но здесь светило солнце. А над горами за яром плыл в небе с запада на восток древний, вечный узор серебристых облаков. И две птицы кругами парили над яром – ястребы, или, как говорят в народе – «кобцы». Они так медленно и неспешно кружили в небесах, что и само время, казалось, начало разматываться назад, к самому началу моего пути в этих краях. Впрочем, всё это было уже так давно, в такие далёкие легендарные времена, что стало мифом – одним из тех мифов, из которых воображением выткан целый мир.

Потом птицы скрылись за горой, и вместе с ними ушли и мысли о давно минувшем. В прошлом остались молодость и прожитые годы – их точно не вернешь. А всё остальное в настоящем – здесь и сейчас.

И мне хорошо было здесь в это мгновение настоящего – хорошо было сидеть в тени и прохладе среди пахнущих летом трав, хорошо было пить холодную воду из термоса и есть свежий ржищевский хлеб… Слушать пение птиц, звук летящего вдали самолета и тишину… смотреть как ползёт по травинке муравей, и как полевой воробей копошится в ветвях боярышника.

Все это успокаивало душу, принося в неё ясность – ясность понимания, ясность цели. Ту ясность, для которой и мысли уже не нужны. И они легко уходили из ясного небосвода души, как облака улетали за гору.

Что уж там думать… всё давно много раз продумано и передумано. Осталась только эта ясностью в которой хочется жить – легко и просто. Столько, сколько ещё отпущено судьбой.

И вспомнились мне слова из сборника стихов, стоявшего когда-то на полке в трахтемировской хате.

«Ще днів моїх багато за горою,
За зорями в небесній глибині.
Все, що було, згубилось уві сні,
Лиш те, що буде, володіє мною».


Євангеліє від ластівки


Пока я сидел в Зарубе на склоне горы над яром, мне вспомнились ещё и такие стихи из лета 1982 года:

«Благословляю сонячним сходом
гори і прірви, хащі і води
кожне зусилля, дихання кожне
чортове зілля й зіллячко боже.
Благословляю світу красу я,
землю свою, що круг сонця вальсує.
Небо і птицю. Дощ над полями.
Хліб і криницю благословляю.
Дикого терну гостру упертість
Доброго зерна смертну безсмертність...»

Я уже когда-то приводил эти слова Ирины Жиленко в своей книге «В поисках ветра силы», но решил повторить их ещё раз, тем более что эти стихи не очень представлены в Интернете. Так что можно снова написать их – взором на небесах, – чтобы оставить в вечности.

С самой Ириной Жиленко у меня не связано ничего – я не был с ней знаком, и кроме того, что запомнил это стихотворение из того давнего лета, всю жизнь о ней ничего не знал. Когда-то давно в трахтемировской хате на полке стоял сборник стихов украинских поэтов со штампом «Бібліотека села Пшеничники». Там я прочёл эти стихи, и они врезались в память на долгие годы. На обложке книги был простой рисунок в лаконичном стиле – поля, горы и реки, над ними небо с облаками, справа из них шел дождь, слева светило солнце. Под этим небом по дороге шла девушка с букетом цветов, и над головой у неё была радуга. Так мне и запомнилась эта книга, название которой я не знаю. Книга не сохранилась, как не сохранилась хата в Трахтемирове – всё это ушло в даль давно минувших лет.

Написав эти слова, я решил порыться в Интернете и поинтересоваться, кто же такая Ирина Жиленко, и как она жила. Оказалось, что её уже нет – она родилась в 1941 и умерла в 2013 году. Стихов ее на разных сайтах нашлось немного, а книги на бумаге, изданные за годы её жизни, стоят где-то на полках в библиотеках, куда я давно уже не ходу. А несколько лет назад был издан полный сборник её поэзии с впечатлившим меня названием «Євангеліє від ластівки».

Когда-то в начале 1970-х годов они с мужем, писателем Владимиром Дроздом, купили хату в селе Халепье на берегу Днепра. Я часто проезжаю через это село на машине, там есть красивые холмы и долины, и много новых домов с высокими заборами. А тогда, в 1970-е, когда по Днепру ещё ходили пароходы (а в Халепье была пристань), наверное это было совсем тихое глухое село с курами и коровами. Такое, какими я застал в начале 1980-х Григоровку и Бучак. Во всяком случае, так угадывается мне это село сквозь строки стихов.

«В затінку чуда, в світлі надії
так і живемо. Веснам радієм.
Рано встаємо — будні чи свята.
В сінях у нас завелись ластів’ята.
(…)

Сонях старенький смутно згорбатів.
Будем на осінь добрі й багаті.
Витопим грубку. Книги розкриєм.
В затінку чуда, в світлі надії».

В таком глухом селе, да еще в те далёкие годы, когда эти сёла меньше были затронуты влиянием цивилизации, легко было почувствовать себя в маленьком солнечном раю, «в затінку чуда» – почувствовать волшебность мира. А ещё – близость небес, его облаков, ветров и горизонтов… близость мира природы с его травами, цветами, садами.

Легко было почувствовать, что говорит небо, без слов и без имён вкладывая в душу свое послание и песни – «Евангеліє від ластівки».


«Мрія живе всередині нас» 


А потом я пошел обратно и, поднявшись на Высоту, сел на камне как раз под трехногим топографическим маяком, чтобы делать то, чем я занимался всю свою жизнь – созерцать дали на юго-востоке. Слева от меня за Днепром было хорошо видно старинный городок Переяслав, но он меня не интересовал. Впереди, на востоке, взору открывались горизонты, песчаные берега на той стороне реки, какие-то леса, а за ними – совсем далёкие холмы и перелески. А над всем этим было бескрайнее небо, вечно успокаивающее мою душу, и горы облаков, серых и белых, громоздились над горизонтами. Облака эти не были грозовыми или дождевыми, и не было в них ничего тревожного – просто облака, заполнившие собой небо.

А справа, на юге, в промежутке между деревьями было видно ещё дальше. На левом берегу синел мыс Михайловой горы в Прохоровке – я знал, что до него отсюда 35 километров. А на правом берегу угадывались едва различимые холмы Мошногорья. До них было 60 километров, но иногда в прозрачные дни их можно было увидеть отсюда. Когда-то давным-давно я бывал там. И хотя Мошенские горы были не такие высокие и живописные, как здешние холмы, почему-то их вид всю жизнь завораживал меня. Память о моих путешествиях в Будище, Ирдынь и Млиев почти стёрлась – слишком много лет прошло, – и у фантазии была возможность рисовать в воображении смутные и неотчётливые картины…

Образ ещё одних голубых гор, непознанных и непройденных… В них возможна новая жизнь, неведомая и непрожитая, и совсем другая судьба… Трудно что-то ещё сказать внятно об этих фантазиях, но сама мысль о новой жизни и новых возможностях очаровывала сердце и опьяняла душу, заставляя долго сидеть на камне, глядя на едва различимые горы на юге. Туда, в том направлении от маяка вела тропинка, по которой я пришел на Высоту, и по которой я сейчас пойду обратно, в свой дом среди гор и лесов – Дом Ветра.

Вынув из кармана телефон, чтобы посмотреть который час, я нащупал там какую-то бумажку. Это был чек из киевского продуктового супермаркета, и глаза мои остановились на словах предсказания (их печатают на этих чеках, чтобы привлечь покупателей, и временами они оказываются весьма актуальными): «Мрія живе усередині вас» – «Мечта живет внутри тебя». Хорошие слова. Психологи говорят, что нужно визуализировать в деталях свою мечту, а потом отпустить этот образ.

А есть ли у меня сейчас мечта, и в чём она? Вначале мне показалось, что на этот вопрос трудно ответить, но потом ответ пришёл сам. Вот она, моя мечта, прямо передо мной – здесь и сейчас. Бескрайняя даль и вольные небеса над широкой рекой. На горизонте едва различимые неведомые горы, тропинка ведет в ту сторону и зовёт меня пойти по ней.

«О безтурботність  літ давно минулих, о юності божественне кострище» – вспомнилась любимая мантра двадцатилетней давности. А почему, собственно, «давно минулих»? Разве сейчас нет этой беззаботности? Да, юность и давно минувшие годы действительно остались позади, и с этим не поделаешь ничего. Но разве не горит сейчас в душе «божественне кострище?» И небо, всегда успокаивающее мою душу…

И далёкий горизонт всё так же зовёт за собой в путь, у которого нет конца.

Вот такая она, мечта, живущая внутри меня – в сердце.


Среди белых стен


Придя с Высоты домой, я нашел старую карту Черкасской области, купленную в 1987 году в Каневе в книжном магазине. Когда-то она висела у меня на стене возле печи, но после очередного ремонта захотелось, чтобы белизна стен ничем не нарушалась, и я убрал карту в папку.

Со старыми картами у меня много связано – когда-то отцовская потёртая карта Украины, где был показан Трахтемиров, позвала меня на дороги странствий. А довоенные карты приднепровских сёл и дорог, как и немецкая топографическая карта 1942 года, уносят в те далёкие времена, когда меня ещё не было на свете. И, конечно, доставшиеся мне от доктора Максимова карты-стометровки, где есть все высоты и яры – я часто пользуюсь этими картами, исследуя неведомые места.

В карте Черкасской области 1987 года не было ничего особенного кроме того, что это была, наверное, первая из доступных карт – других у меня тогда ещё не было. Она была со мной, когда я отправлялся в свои первые путешествия по Каневщине. Тростянец и Ковали, Хмельная и устье реки Рось, Келеберда и Прохоровка…

А сейчас мне захотелось посмотреть, сколько же километров от Высоты до Мошенских гор, и эта карта хорошо подходила для этого – на ней была и Высота, и Мошенские горы, край которых возле села Будище я сегодня видел. Взяв линейку, я измерил расстояние – да, 30 сантиметров, 60 километров. До чего же далёкие горизонты открываются с Высоты…

Постелив карту на полу, застеленном циновками, я долго на неё смотрел – завораживала сама пестрая картинка… Как взгляд на моё жизненное пространство с очень большой высоты. Даже не с высоты полета орла, или из окна «Боинга», летящего в дальние страны. Могу только представлять, что видит орёл с высоты нескольких сотен метров (наверное, как карта-стометровка), но что видно из самолета с высоты 10 километров я хорошо знаю. А такая картина, от Ржищева до самого Кременчуга, открывается, наверное, только из космоса, со спутников.

Голубая полоса Днепра, после Черкасс широко разливающегося Кременчугским водохранилищем, зелёные поля и долины, жёлтые холмы и возвышенности. Узор дорог, больших и маленьких, и россыпь сёл, местечек и городов, больших и маленьких – как звёздное небо…

Долго я созерцал карту, погружаясь в воспоминания про «шляхи далекі» и просто в игру воображения – эту игру света и теней в таинственном внутреннем мире души. А потом мне это надоело, и я решил лечь спать. Когда дни долгие, рано светает и поздно темнеет, когда по вечерам долго сидишь у костра, мне навилось по сельскому обычаю прилечь днём ненадолго в тишине и прохладе белых стен.

И когда я закрыл глаза, то снова увидел перед собой далёкие, едва различимые голубые горы на самом горизонте, и уводящую туда тропинку… Дорога, длинная-предлинная, как сама жизнь.

Лежа среди белых стен за печью, я вспоминал небо на востоке за Днепром и полет двух кобцев в Зарубе… Я знал что там, где восточный угол комнаты, вдали виден Днепр, и это небо над ним… Если обойти хату и подойти к тому углу, то среди деревьев угадывается кусочек синеющей реки. И бескрайняя даль за ней – и даль небес, и даль давно ушедших времён. Когда-то давным-давно по этой синей реке стремительно неслись белые корабли, и на них были мы – молодые и вдохновленные волшебным миром мечты и мифа, в котором оказались.

И пронеслись обрывки воспоминаний… Бабина гора, Бучак, липа в Каневском заповеднике и прозрачная вода с песчаными берегами в Пекарях.

А потом эти воспоминания стали все больше размываться, и я погрузился в сон – в тишине и прохладе среди белых стен.


Пангея


Перебирая однажды старые бумаги, я нашел папку с копиями статей по геологии Каневских гор. С этими горами были связаны незабываемые путешествия молодости на берегах Днепра. И хотя я бывал потом в разных концах мира, именно на берегах Днепра мне довелось провести больше всего времени, и те дороги давних лет произвели самое сильное впечатление, изменив жизнь. Life changing journey, как говорят по-английски.

Это там прикоснулась к сердцу загадочная сила, сделав со мной нечто совершенно невероятное – я стал таким, каким никогда до того не был и каким, вероятно, никогда уже больше не буду.

Вечером, включив настольную лампу, я стал просматривать старые статьи по геологии, и воспоминания унеслись в те далекие времена. Вот и пригодились ксерокопии, сделанные давным-давно в библиотеке Академии наук в расчете на то, что придёт время, когда захочется их перечитать. А кто знает, где я тогда буду жить – может, в далеком селе на Каневщине, а может в Индии или Австралии. И добраться до библиотеки у меня не будет возможности. Или желания.

Геологией я увлёкся в начале 1980-х, когда мои путешествия по берегам Днепра только начинались. Летом я путешествовал среди гор, лесов и обрывов, собирая окаменелости, а зимой сезон путешествий заканчивался, и его продолжением было чтение книг по геологии Каневских гор. Листая пожелтевшие страницы (многие эти книги были изданы давно), читая милые сердцу названия – Трахтемиров, Зарубинцы, Бучак, Канев, – я как будто снова переносился на дороги лета, а загадочный мир сложного геологического строения гор придавал всему этому какую-то особую, почти мистическую значимость.

Когда я сидел в библиотеке Вернадского, в старом её корпусе на улице Владимирской, в читальном зале №2 на месте №122 – а я чаще всего сидел именно там, – и читал в статье геолога Балуховского слова о раковинах тропических морей палеогена, перемолотых прибоем, моя мечта уносилась далеко-далеко… на берега тропических морей палеогена. Тогда реальные тропические моря были для меня ещё недоступны, и оставались только моря фантастические – давно исчезнувший праокеан Тетис, омывавший берега столь же давно исчезнувшего континента Пангея.

А за окном библиотеки светила яркая и холодная зимняя луна… та же самая луна, что светила над заснеженными горами, обрывами и оврагами моей Волшебной Страны.

Впрочем, было бы неправдой говорить, что всё свое время я проводил в библиотеке – на самом деле это было пару часов после работы, хотя и довольно часто. А потом в парке возле университета я встречался со своей подругой тех лет, и мы шли в кафе на площади Толстого пить горячий шоколад – он тогда только появился в Киеве, и воспринимался как необычайная экзотика. Та моя подруга была городским цветком, и путешествия по жарким дорогам лета её не увлекали. Поэтому я не рассказывал ей ни про геолога Балуховского, ни про строение трахтемировских гор, ни про древний континент Пангея. У нас хватало других тем для разговора – тем, которыми так богата молодость. И когда мы прогуливались по улицам города, глядя на яркую зимнюю луну, жизнь казалась совершенной. Всё в ней так гармонично переплелось... и молодость, и любовь, и жаркие дороги лета, и холодная зимняя луна… и даже давно исчезнувший континент Пангея.


Свет рая


Легенда о древнем континенте Пангея вместе с мифом об изначальном рае согревали душу на дорогах странствий, и все путешествия по дорогам лета были в поиске мгновений, когда озарит сердце свет рая. Тогда казалось, что настоящий свет рая – он где-то там, на берегах исчезнувших морей палеогена, или под солнцем экватора, на далёких островах посреди бескрайнего, как небо, голубого океана. А здесь, на берегах Днепра – только его отголоски.

Спустя годы, когда мы с Тиной путешествовали и по далёким островам на экваторе, и по берегам голубого океана, оказалось, что на днепровских пляжах нашей молодости света рая было не только не меньше, а может и больше. А то, что было больше девственности, уютности – так это точно.

Где ещё найдешь в мире такое место, чтобы пляж был твоим, приватным, под тенистыми сводами зеленых лесов, где чистые пески с мелкими камешками и ракушками озарял свет бескрайних небес… Если где и найдешь, то туда нужно будет не только пролететь через океаны на нескольких самолетах, но и потом долго добираться через джунгли и горы. А главное, чувство свободы… В те годы на наших тайных пляжах на берегах Днепра мы точно знали, что нас никто не потревожит. Знали, потому что не раз бывали там, и уже поняли, что из леса никто не придёт. А рыбацкие лодки обычно не подходили к берегу – там было мелко, а главное, на берегу ничего не было интересного для рыбаков.

Сердце и тогда уже подсказывало, что вот, прямо здесь, под сводами леса, в разноцветных песках на обрывах наших гор – зеленых, белых и желтых – запечатлён свет древнего, изначального рая…

На самом деле оказалось, что источник света рая и не в фантастических морях палеогеновой эпохи, которых мы никогда не видели, и не на Сейшельских островах, которые так полюбила моя подруга – он гораздо ближе, везде и нигде. В сердце.

И когда утром солнечный луч проникает в комнату, освещая камешки с берегов Днепра и раковины с далёких островов, так легко улететь по этому лучу – в фантастический мир мечты и мифа.

Над которым никогда не меркнет свет рая.


Sanctuary


Среди Бучацких гор – одного из многих исчезающих миров, – есть одна лесная долина, а на горе над ней камень, похожий на трон. На том камне, найденном много лет назад, когда-то мне нравилось иногда сидеть. Ранней весной или поздней осенью, когда листьев нет и горы вокруг хорошо видны, я созерцал долину среди высоких гор и парящего над ней ястреба. Раньше там жили люди, а потом они покинули это место, и всё заросло лесом. С этой долиной у меня были связаны свои ассоциации на тему альтернативной жизни.

Много лет назад мы с моей подругой думали, что если поселиться в такой лесной долине в старой хижине под соломой – «хате», как называли тогда такие хижины на берегах Днепра, – то в этом Sanctuary удастся реализовать мечту об альтернативной жизни. Такой жизни, в которой творчество, экология и духовность гармонично уживались бы с повседневностью. Сидеть у текущего под горой ручья, играть на бамбуковой флейте и слушать звук журчащей воды…

В те годы (а было это в 1980-е) казалось, что эта мечта нашего поколения настолько жизнеспособна и привлекательна для многих, что она скоро изменит весь мир. Тогда по ТВ всё чаще можно было видеть фильмы, воспевавшие гармонию дикой природы и природного, этнического стиля жизни. А доносившаяся до нас разными судьбами альтернативная музыка (Интернета тогда ещё не было) усиливала веру в то, что наш путь правильный. Сегодня я понимаю, что так нередко кажется в молодости, особенно если молодость приходится на спокойные и мирные эпохи экономического благополучия. Это особенность настроения молодости. И свойственной этому настроению особой энергии, на волне которой кажется, что все мечты исполнимы, даже самые невероятные, и все цели достижимы.

Много времени прошло с тех пор, и мир пошел по другому пути. Редко теперь уже увидишь по ТВ фильмы об альтернативной жизни в гармонии с природой. И хотя музыку сейчас можно найти в Сети любую, в том числе и вдохновлявшую нас когда-то, новые поколения предпочитают другие мелодии и ритмы. Осталась только мечта.

Впрочем, мы её в своей жизни исполнили, создав своё жизненное пространство – Sanctuary.


Гора Виха


В один из дней мы с Тиной решили продолжить странствия по дорогам прошлого и отправились в Канев и Пекари – места, с которым тоже было много связано. Проехав село Иваньков и поднявшись по дороге через лес, мы оказались возле бучацкой горы Вихи.

О, гора Виха!

В эпоху трахтемировского аскетизма, когда мои странствия среди гор и лесов на берегах Днепра только начинались, эта гора, видневшаяся вдали со всех мест на побережье, так влекла к себе. Она была символом всего загадочного и непознанного, всего влекущего и многообещающего – как даль ещё непрожитой жизни, даль неисполненной судьбы и непройденного пути…

Мои фантазии уносились туда, к этой поросшей зелёными лесами бучацкой горе, и воображение рисовало картины некого дома на ее склоне, откуда так далеко видно – дома, заполненного небесным светом. Это ещё не был мистический Дом Ветра, способный поворачивать ось мироздания и останавливать мир, а просто уютный сельский дом.

Потом, когда судьба свела меня с Тиной и началась для нас Бучацкая эпоха, длившаяся почти пятнадцать лет, эта мечта исполнилась. У нас был такой дом на горе Козачий Шпиль, недалеко от Вихи. Из окон дома был виден Днепр и далёкие горизонты. И хотя тот дом не был персонально нашим, а им пользовалась большая компания друзей, это сейчас уже не важно. Важно то, что у меня был свой ключ, и мы приезжали туда, когда хотели.

Через этот дом на горе шёл нескончаемый поток людей – самых разных. Хорошо, что в молодости был такой период жизни, когда перед тобой проходит нескончаемый поток иных жизней и судеб. Ближе к старости, когда душа больше стремится к тишине и покою, такой поток уже утомителен. Тогда хочется безмолвия и света среди белых стен. Хочется пребывать в совсем другом доме, Доме Ветра, который – как приоткрытая дверь в призрачный мир мечты и мифа. Дверь, из которой постоянно дует невидимый ветер силы, ветер намерения.

А тот бучацкий дом, дар горы Вихи, остался далеко в прошлом. Наша обширная компания рассеялась, как разлетаются в разные концы света самолеты из одного аэропорта, и мы теперь если и встречаемся, то разве что на страницах Фейсбука.

Что ж, всему своё время под Солнцем. И под Луной.
И под полуночной бучацкой звездой.

В ту эпоху нам с Тиной принадлежали все эти горы, леса и тропинки. Может, «принадлежали» – это громко сказано, ведь они принадлежали на самом деле не только нам. Но иногда хочется употребить такое слово, и если душа этого хочет, то почему бы не употребить. Во всяком случае, когда мы в те годы ходили по горам, лесам и тропинкам, то почти никого не встречали там, разве что нашего соседа – лесничего Ивана Романовича. От того и возникало такое чувство, что всё это принадлежит только нам.

На горе Вихе, где на вершине стоит железный трехногий маяк (такой же, как на Высоте), мы бывали множество раз. Когда-то от маяка были видны дали за Днепром, Змеиный остров и леса на том берегу, но это было очень давно. Потом поднялись деревья и всё скрыли.

А сегодня по тропинке от бетонной дороги мы поднялись на вершину горы – тридцать лет спустя. Кое-где попадались пустые бутылки и пачки от сигарет, но в целом здесь мало что изменилось. Гора эта, заросшая густым лесом, ещё не стала местом массового паломничества туристов, как Высота. И на этой тропинке можно было в полной мере прикоснуться к настроению мира бучацкого посвящения, настроению бучацких лесов, почувствовать их запах и сам дух – лесов, долгие годы бывших для нас волшебными.

Бывших символом солнечного рая нашей молодости.


Алмаз


Через час, сделав необходимые покупки в Каневе, мы подъёхали к нашему месту на берегу Днепра возле села Пекари. Когда-то в годы странствий мы часто останавливались тут по вечерам, перед подъёмом на вершину Марьиной горы, где ночевали возле липы, созерцая огромную красную вечернюю зарю. А утром спускались обратно на этот пляж, где проводили пол дня, чтобы уехать потом в Киев с пристани в Пекарях.

В этом мире чистого (в те годы) песка, быстро текущей (тоже в те годы) реки и парящих над головой в синих небесах птиц – мире, где всё было так просто и ясно – не случайно заканчивались наши долгие и насыщенные событиями путешествия первой половины 1990-х годов. Завершающий аккорд под каневским небом – бескрайним небом нашей молодости.

В Пекари «метеор» приходил обычно не очень загруженный (много пассажиров было на следующей остановке, в Каневе) и можно было спокойно сесть, даже выбрав себе места получше. С тех времён мне запомнилась пристань – старый плавучий деревянный домик («дебаркадер», как они тогда назывались), под крышей которого делали гнезда ласточки, и стремительное течение реки.

Сейчас многое изменилось – пристани той давно уже нет, как и остальных пристаней; давно не ходят по Днепру «метеоры», да и сама река течет гораздо медленнее. Почему – не знаю, но это факт. И дно её, в те годы песчаное и чистое, сильно заилилось и заросло водорослями. Да и песка на берегах стало гораздо меньше – его вытеснили разросшиеся кусты. Ну и, конечно, всякого человеческого мусора теперь гораздо больше.

Но мы нашли себе местечко в тени небольшого дерева, расчистив песок от всего лишнего. Перед нами был остров за рекой, над ним, как и в давние годы, летало множество цапель и других водных птиц. И вода – в мае пока ещё чистая и золотистая. В этот день было не жарко, 22 или 23 градуса. Дул сильный ветер, и над головой раскинулось прозрачное небо с редкими серебристыми, «космическими» облаками, похожими на китайские иероглифы. Всё это было такое ясное, лёгкое и светлое…. как переливающийся на солнце своими гранями алмаз, играющий всеми цветами радуги.

Над нами летел где-то высоко самолёт, оставляя серебристый след… Над рекой парил орёл, высматривая рыбу, и было хорошо видно его белые голову и хвост. А облака сплетали над Княжьей горой свой вечный и непостижимый узор. И становилось на душе так легко, светло и ясно под этим неизменным каневским небом.

Мы долго купались, загорали на жарком солнце, ели свежий хлеб. Так и прошел день – в ярком солнечном свете, прохладном ветре и под синим небом, прозрачным как алмаз.

Когда солнце стало клониться к горам, мы собрались и поехали домой, в своё село, куда дорога была неблизкая.

А в душе всё сиял и сиял свет каневского неба – прозрачного, как алмаз.

Дорога длиною в жизнь


Когда перебираешь старые фото давно минувших лет, они кажутся окном, раскрывающемся в красочный и яркий мир воспоминаний о жизни, проведенной на дорогах странствий.

Сегодня мне особенно понравилось одно фото – побелевший от времени столб с проводами, стоявший когда-то среди цветов и трав на окраине одного из сел на берегах Днепра. За ним начинался пологий подъём на высокую гору Каменуху, а над всем этим – бездонное темно-сине небо с непостижимо загадочным узором облаков.





Этот снимок я сделал давным-давно, когда впервые попал в эти края. Я был молод, полон сил, надежд и ожиданий – в чём-то ещё наивный, а в чём-то уже вполне искушенный. Но о карте этих мест я тогда имел весьма смутное представление, и от столба отправился наугад через заросли на гору – потом я узнал, что это была гора Каменуха. Там я нашёл грунтовую дорогу, ведущую мимо каменистой вершины куда-то в неизвестное.

Я пошел по этой дороге куда глаза глядят, и так начался мой путь в этих горах. Тогда я ещё не знал, что это будет дорога длиною в жизнь.

На этом пути меня ждало немало неведомого, а иногда и непостижимого для ума. Ещё на нём ждали встречи с новыми друзьями, разделявшими со мной последний кусок хлеба и чашку чая на дорогах странствий, и подругами, деливших со мной ложе на земле у ночного костра под яркими звездами.

Это был путь в поисках запредельного – путь длиною в жизнь.


Волшебный горизонт


На вершине горы Каменухи, где началась для меня дорога длиною в жизнь, было много сыпучего песка среди больших глыб камня причудливой формы. Оттуда передо мной открылась бесконечная даль, освещённая ярким солнцем. Широкая река, гряды уходящих за горизонт зеленых гор и небо – безбрежное небо над всем этим.





Горизонт звал и манил ко всему далёкому. К тем горам на берегу Днепра, в которых я ещё не был, и к каким-то городам на юге, где неведомые моря… А за ними – Индийский океан под солнцем экватора. Иные континенты, дальние страны, теплые волны, накатывающиеся на белые пески, и запах незнакомых цветов…

Это был манящий голубой горизонт – волшебный горизонт грёз.


Где мой дом?


Гора, с которой открылся мне волшебный горизонт грёз, с тех пор непреодолимо манила и влекла меня – как влечёт мужчину любовь к женщине. Я стал часто бывать на дорогах таинственных холмов, и всякий раз входил в этот мир через гору Каменуху. Через неё же я выходил из него, спускаясь в лежащее внизу село, на пристань, откуда уезжал в большой город на белом быстроходном корабле на подводных крыльях.

Когда я ходил по полевым дорогам, лазил по обрывам и оврагам, ночевал в палатке у костра, не раз у меня возникало желание поселиться в этих краях, чтобы глубже погрузиться в фантастический мир гор и лесов, не похожий ни на что, виденное мной раньше.

Я много слышал историй о людях, покидавших свои города и работу, чтобы отправиться на другой край мира – они чувствовали, что живут чужой, не свой жизнью. А когда они попадали в какое-то совершенно иное место (кто в Коста-Рику или Таиланд, а кто – в село на берегу Днепра), то вдруг понимали: мой дом здесь. Там, где я живу своей жизнью, а не исполняю ненужную мне роль, навязанную семейным воспитанием и образованием. Правда, на новом месте рано или поздно возникал вопрос – чем там заниматься, кроме того что ходить по лесам и купаться в океане (или в Днепре)? Иными словами, как там зарабатывать на жизнь?

Через пару лет судьба предоставила мне возможность устроиться на работу на пристань в приднепровском селе, что было под горой Каменухой. То, чем я занимался в городе, не представляло для меня ценности, цели сделать карьеру не было, и я без колебаний принял решение пожить какое-то время в далёком селе. Такая работа давала возможность не очень погружаться в запутанные и полные интриг взаимоотношения местных жителей. Пристань была в стороне от села, я там ни от кого кроме начальника не зависел, а вокруг были любимые берега, где я нашел свой дом. И тропики, по которым я мог уйти куда хочу, минуя село.





Так у меня появился дом на барже – а пристанью была большая баржа (типа тех, на которых возят песок), стоявшая на якорях возле берега. На барже было построено два простых деревянных домика – в одном, стоявшем ближе к берегу, была комната для пассажиров и касса, во втором – несколько комнат для команды. Одна из них досталась мне. Из её окна открывался вид на голубые горы на юге и на далекий горизонт – может, не такой огромный, как с вершины горы Каменухи, но всё равно влекущий и зовущий.

Потом, спустя много лет я узнал, что дома на баржах уже были в разное время и в разных местах – в Париже на берегах Сены в домах на баржах жили художники. В начале ХХ века в Киеве у архитектора Владислава Городецкого был летний дом на барже, стоявшей к северу от города, в Межигорье. А в 1960-е годы на барже в Сан-Франциско жил писатель и философ Алан Уоттс, книга которого «Путь дзен» мне нравилась. Теперь дом на барже был и у меня.

Я сделал в каюте несколько полок, на которые складывал свои находки – разноцветные камешки с берега, панцирь черепахи с Бабиной горы, окаменевшие раковины, и всякие другие прикольные вещицы. Там были стол у окна, один стул, кровать, на двери вешалка, белые стены… Собранный рюкзак в углу – и даль за окном… Что ещё нужно для вольного странника?

Теперь у меня была возможность приходить на любимую гору часто – от дома на барже туда идти было 20 минут. И этой возможностью я щедро пользовался – бывал на вершине на рассветах и закатах, жаркими летними днями и холодными осенними ночами. И гора всегда меня принимала любого – радостного или печального, полного сил или уставшего. И раскрывала передо мной свои врата – в волшебный горизонт.


В мире голубых гор


Мой дом на барже был на пересечении многих путей. Почти каждый час причаливал один из быстроходных белых кораблей на подводных крыльях, и на них можно было уплыть куда угодно – и в Киев, и в Кременчуг, и в Запорожье, не говоря уже про Канев или Черкассы.

Этих кораблей давно уже нет, осталось только старое фото.





Когда я смотрю на это фото 1986 года, на неотчётливые очертания далеких голубых гор, в памяти оживает настроение тех лет – чувство зова и стремления вдаль, чувство полёта в экстатической Вселенной.

Это был волшебный мир – мир голубых гор. Они так много обещали… невероятную и фантастическую жизнь на дорогах действительности.

Я вспоминаю слова одного знакомого тех лет – «горы слишком много обещали, но мало что дали». На них я ответил, что горы дали то, что мы смогли взять – кто больше, кто меньше. Не знаю, что хотел получить тот парень – может быть, что-то слишком конкретное или заведомо невыполнимое. Но недавно я узнал, что он не только добрался до Индии, куда хотел попасть, но и, вернувшись домой, стал богат и знаменит.

Я же, оглядываясь на пролетевшие годы, могу честно сказать – мир голубых гор меня не обманул. Горы обещали невероятную и фантастическую жизнь, заполненную приключениями – такой она и стала.

Жизнь в исполненном загадки мире – мире голубых гор.


Под цыганской звездой кочевой


От минувших лет – давно прошедших лет метафизических странствий и безграничной свободы, – у меня сохранилась старая палатка, побелевшая от солнца и времени. Она уже совсем ветхая, и через дырки в брезенте цвета хаки (тридцать лет назад из него шили палатки) просвечивает небо.

Где она только ни была, эта палатка – и под жарким солнцем Зарубиной горы, и под холодными звездами на горе Каменухе среди песков и камней, и на Бабиной горе, и в Каневском заповеднике. Её поливали дожди и трепали ветры, а по ночам над ней столько раз светила луна.

Сейчас я уже не пользуюсь этой палаткой – годы не те, да и время не то. Но я бережно её храню на чердаке своего дома, где пахучее сено, окатанные водой причудливые коряги и всякие старинные деревянные инструменты сельского быта – коромысло, деревянные грабли, старая коса, деревянная лопата, чтобы вынимать хлеб из печи, и много чего другого.

С весны по осень я часто ставлю старую палатку в саду под орехом. В неё можно иногда залезть, вспомнить запад брезента и зеленоватый свет… И тогда снова оживают в душе яркие воспоминания о жизни на дорогах действительности – жизни под цыганской звездой кочевой.


 Колесо


Мне нравится созерцать освещённое лучами утреннего солнца старое, наполовину истлевшее от времени колесо от телеги – «воза», как его называют в народе. Когда-то это колесо катилось по пыльным полевым дорогам Приднепровской Украины – земли, ставшей для меня второй родиной. По дорогам того исчезающего мира калиновой и соловьиной Украины, которого уже нет и никогда больше не будет.

Давно миновало то время. Но нечто – нечто самое важное, – осталось в вечности.

Утреннее солнце, освещающее вырезанное из клена или ясеня колесо, игра двух молодых белок на старой груше, игра двух орлов в осеннем небе, пение петуха где-то в селе, ночные яркие звезды и холодная высокая луна над деревянным столбом с проводами…

Все это остаётся со мной, чтобы пребывать в вечности.


 Дар


У меня в городской квартире на полу лежит окатанная водой старая сухая коряга, по форме чем-то похожая на свернувшегося спящего кота. Утром, в одно и то же время, луч солнца проникает в комнату и падает на изгибы старого сухого дерева.

В такие минуты хочется стать маленькой пылинкой, и тогда освещенная солнцем коряга будет для пылинки целым таинственным миром, таким же бескрайним, как для нас бывает огромный мир, раскинувшийся от одного горизонта до другого, самого далёкого горизонта. Может быть, и для этой маленький пылинки исполненный неведомого и загадочного мир старой сухой коряги, освещенный ярким солнцем, тоже станет миром мечты и мифа, каким стали для нас волшебные горы.

Давным-давно мы нашли эту корягу на одном из наших тайных пляжей на берегах Днепра и забрали в город – для интерьера. Вольные волны тех минувших лет принесли её к побережью далеких гор, куда привели нас поиски света рая. Мы тогда были молоды и полны сил, мир и жизнь воспринимались оптимистично, и горы, надолго ставшие нашим домом, остались в памяти озарёнными ярким солнцем. Горы щедро предлагали нам свой драгоценный дар – дар полноты бытия.

Смогли ли мы взять этот дар? Сейчас, много лет спустя, когда пришла пора подводить итоги, оглядываясь на пройденный путь, я с уверенностью могу сказать «да». Это была волшебная жизнь, заполненная поисками новых смыслов и творчеством. Жизнь на дорогах действительности – дорогах, которым мы верили без всякой оглядки, без всяких «но». Верили, потому что знали – если жизнь течёт вверх, то и наши дороги не могут вести нас не туда, куда нужно.

Таков он был, этот дар волшебных гор.

Дар полноты бытия.



И позвал их горизонт


Далеко-далеко отсюда, в легендарных мирах, где идут друг другу навстречу Небо и Земля, на склоне одной горы над яром есть ровная площадка, а там – едва заметное место, обкопанное под палатку. А рядом круг из камней – место для костра. Кострище сильно заросло травой, и видно, что его сделали очень давно. Трудно сказать, сколько лет прошло с тех пор – может, двадцать, а может и тридцать.

Когда-то здесь появились странники – парень и девушка, поставили палатку в тени под большим кустом боярышника и провели здесь всё лето. От входа в платку открывался вид на реку и плывущие по ней корабли. В яру журчал источник, где можно было набрать холодной и чистой воды, а над головой раскинулось бескрайнее небо. От этого места, незаметного с реки, было близко к побережью и разноцветным райским пескам Зарубиной горы. А ещё от палатки был виден кусочек далёкого горизонта, будившего мечту.

Тогда в этих краях было безлюдно, и странники спокойно оставляли свою палатку, отправляясь бродить целый день по берегу. А больше всего времени они проводили на Зарубиной горе, в те годы тоже безлюдной.

Потом лето закончилось, на деревьях появились первые желтые листья, а ночи стали холодными. И однажды, глядя на далёкий горизонт, синеющий за широкой рекой, странники поняли, что им не хочется расставаться с летом.

Тогда парень и девушка решили оправиться в далёкие края в погоне за уходящим летом. Собрав палатку и немногие вещи, взяв на память два камешка с Зарубиной горы, они простились со своим местом, подарившим им волшебное лето, и отправились в неведомый путь на юго-восток. Там ждали их дальние страны на берегах теплых океанов.

Так позвал их горизонт.

В дорогу длиною в жизнь.